|<в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава V

ПОДПОЛЬНЫЕ ЕПИСКОПЫ, ПОДПОЛЬНЫЕ ХИРОТОНИИ

"НОВАЯ БОРЬБА ЗА ИНВЕСТИТУРУ" (ЧИЧЕРИН)?

Неве — епископ in petto

Что касается последнего пункта письма о. Неве, то здесь суж­дено было сбыться всем его — казавшимся совершенно несбыточ­ными — мечтам: 20 ноября 1925 года в обстановке строжайшей секретности кардинал Гаспарри попросил прокурора ассумпциони-стов о. Ромуальда ответить на вопросы анкеты о кандидате в епископы. Этим кандидатом был о. Неве. На последний вопрос — о том, в каких отношениях находится Неве с правительством, — отец-прокурор ответил, что тот "всегда сохранял хладнокровие в переговорах с Советами. В настоящее время отношения стали ме­нее напряженными"¹⁰⁰.

4 марта 1926 года о. Жерве Кенар был вызван к Пию XI, кото­рый сообщил ему о своем намерении назначить о. Неве апостоль­ским администратором Москвы. Папа спросил генерала ассумпци-онистов, выйдет ли, по его мнению, из Неве, единственного француз­ского священника, оставшегося в Донбассе, хороший епископ. Он часто информировал Рим о религиозной обстановке в России; кардинал Гаспарри передавал эту информацию папе, который чи­тал ее с большим интересом. Пий XI уже на протяжении долгого времени искал пути отправки в Россию священников и установ­ления там хотя бы временной иерархии. Он спросил у Кенара, не было ли среди его монахов бывших инженеров или техников, ко­торые могли бы устроиться работать на один из тех заводов, кото­рые открывались тогда в большом количестве с помощью Герма­нии. Немцы старались таким образом вооружить свою армию, ус­кользая от контроля со стороны победителей (Святому Отцу было известно о секретных пунктах Рапалльского договора).

На следующий день после этой беседы, 5 марта, о. Кенар по­слал Неве письмо, которое я не смог найти ни в бумагах Кенара, ни в фонде Неве, но о котором известно из ответа Неве от 20 марта. Он понял, что его переводят в Москву на приход св. Людовика. Это стоило того, чтобы покинуть Макеевку. Но ему казалось, что в Риме не учли такой важный фактор, как "нынешнее законодатель­ство, которое предоставляет самим верующим мирянам право вы­бирать себе настоятеля. Вести себя так, словно все вопросы уже решены, явно преждевременно; на мой взгляд, лучше иметь синицу в клетке, чем журавля в небе. Я буду крепко держаться за свое сорочье гнездо и сдамся только получив личный приказ Ахилла (Акилле Ратти — Пий XI)". Письмо о. Жерве настолько смутило Неве, что он добавил к своему ответу следующий постскриптум: "У меня родилась идея. Может, стоит подождать с окончательным решением до тех пор, пока я смогу приехать в Рим и лично побе­седовать с Вами и доном Пьетро (кардиналом Гаспарри), чтобы более подробно ознакомить Вас с положением дел. Следует ис­ключить любые недомолвки, поскольку действовать нам предстоит вместе, причем я буду поступать так, как Вы скажете. Думаю, мне надо вести себя именно так".

Остается лишь удивляться, что Неве, обычно столь проница­тельный, не сразу понял довольно прозрачные указания, содержав­шиеся в письме о. Кенара. Но уже 7 апреля 1926 года он писал одному ассумпционистскому монаху: "Некий игнатианец (иезуит) должен был прибыть на Благовещение (25 марта) в Москву, чтобы осуществить невероятный проект Папы Ратти: Неве расстается с Макеевкой и, окруженный почетом, посвящает себя другим трудам. Благовещение давно прошло, а о путешественнике так ничего и не слышно. Ничего не понимаю". Он добавляет: "Господи! Как много бы я дал, чтобы увидеть лицо друга. Я уже почти не надеюсь на такое счастье — ведь до сих пор меня постигали одни разочарова­ния".

Интересно одно совпадение: в тот самый день, когда о. Ке­нар отправил Неве столь сильно взволновавшее его послание, тот писал отцу-генералу, что ознакомился с брошюрой о. д'Эрбиньи о поездке в Москву в октябре 1925 года: "Жду Р. Биньи (д'Эрби­ньи): информаторы, пробывшие в стране всего четыре дня и раз­водящие после этого длиннющие речи... должны быть весьма за­бавны!.."

Разводивший "длиннющие" и "забавные" речи д'Эрбиньи ока­зался тем самым человеком, которому суждено было осуществить то, чего постоянно добивался Неве с 1922 года, — создать католи­ческую иерархию в России, совершив епископскую хиротонию Неве и поставив его во главе этой иерархии. По иронии судьбы, а может быть, по иронии кардинала Гаспарри, д'Эрбиньи получил титул епископа Илионского, а Неве — епископа Цитрусского. Д'Эрбиньи действительно стал тем самым троянским (то есть илионским) конем, из чрева которого в русский тыл был высажен "экзотичес­кий плод" — Цитрусский епископ Неве.

Кем же был этот о. д'Эрбиньи, каковы его заслуги, что знал он о России, почему именно ему Пий XI поручил такую трудную и тонкую миссию?¹⁰¹

На сцене появляется д'Эрбиньи

В 1923 году Пий XI поручил о. д'Эрбиньи пастырскую мис­сию среди русских эмигрантов в Германии, и 3 мая 1923 года статс-секретарь кардинал Гаспарри выдал ему дипломатический паспорт Святого Престола. Именно тогда произошла первая его встреча с монсеньером Пачелли, нунцием в Мюнхене и Берлине. 11 мая 1923 года, на следующий день после праздника Вознесения, д'Эрбиньи выехал из Рима в Берлин. Вскоре туда же прибыл Па­челли. В то время в Берлине находилось около 200 000 русских эмигрантов. "Моя миссия, — писал д'Эрбиньи матери, — не имеет ничего общего с политикой. Я должен заниматься исключительно религиозными вопросами, встающими перед русскими". Одним из результатов его первой миссии было присоединение к Католичес­кой Церкви архимандрита Сергия Дабича, являвшегося на протяже­нии шести лет клириком русской миссии в Греции, а затем — благочинным русских приходов в Австрии, Венгрии и Германии¹⁰². В октябре 1925 года в Москве состоялся второй собор об­новленческой Церкви. На него были приглашены представители Восточных Церквей. Получил приглашение и монсеньор Шап-таль, занимавшийся делами русских эмигрантов в Париже¹⁰³. Шап-таль сразу же подумал об о. д'Эрбиньи. Узнав об этом, д'Эрбиньи, находившийся тогда в Тонбридже, в Англии, срочно оповестил кардинала Гаспарри, который вызвал его телеграммой в Рим. 21 сентября 1925 года д'Эрбиньи был принят Пием XI. Папа не только дал согласие на эту поездку, но и попросил д'Эрбиньи вниматель­но понаблюдать за религиозной ситуацией в коммунистической России. "29 сентября, — писал д'Эрбиньи в отчете, составленном по возвращении из СССР, — я выехал из Парижа и напра­вился в Москву. Моим единственным спутником был Ангел-хранитель, у меня не было никакой официальной миссии". 4 ок­тября он прибыл в Москву, вечером 20 октября — покинул Со­ветский Союз, пересекши границу Латвии близ станции Зилупе. В своем обстоятельном отчете д'Эрбиньи писал, что он не всту­пал в контакт ни с какими официальными лицами, но виделся с епископами-тихоновцами и их главой — местоблюстителем пат­риаршего престола митрополитом Крутицким Петром, — кото­рый поручил епископу Варфоломею — настоятелю московского Высоко-Петровского монастыря — рассказать о. Мишелю о по­ложении Русской Церкви. Этот епископ, перешедший впослед­ствии в католичество и ставший духовником монсеньора Неве и мучеником за веру и вселенское единство, в то время придержи­вался строго традиционных православных взглядов. Кроме того, он занимал непримиримую позицию по отношению к русским епископам-эмигрантам, которых считал главной причиной несчас­тий, выпавших на долю патриаршей Церкви.

Можно догадаться, с каким интересом ознакомился с расска­зом д'Эрбиньи Пий XI. По всей видимости, многочисленные пись­ма Неве, в которых он умолял установить дипломатические отно­шения с Советами, чтобы получить согласие коммунистов на воз­рождение католической иерархии и, таким образом, спасти то, что оставалось от российских католиков, возымели действие на папу. После рассказов д'Эрбиньи о положении в России он решил на­конец перейти к конкретным делам. В Берлине шли переговоры между нунцием Пачелли и советским послом Крестинским. Про­тиворечия сторон казались непримиримыми, и надежд на заключе­ние договора оставалось все меньше и меньше. Поняв, что добиться официального восстановления католической иерархии в СССР невозможно, Пий XI решил создать иерархию подпольную.

Вопрос о епископской хиротонии о. Неве был поставлен в ноябре 1924 года. Доказательством этому служит упоминавшаяся выше анкета о кандидате во епископы, которую получил прокурор ассумпционистов 20 ноября. Теперь надо было найти на террито­рии Советского Союза католического епископа, который смог бы совершить эту хиротонию. Но это было не так просто: епископ Саратовский Йозеф Кесслер уехал из России и жил в Берлине; архиепископ Могилевский Эдуард фон Ропп был приговорен к смертной казни, замененной высылкой за пределы страны, и жил в Варшаве. В России оставался всего один старый епископ — монсе-ньор Антон Зерр, бывший Тираспольский, ушедший на покой в 1902 году и живший в немецкой колонии Зельц близ Одессы. Похоже, одно время в Ватикане собирались поручить хиротонию Неве имен­но этому прелату. Вот что писал Неве 11 августа 1925 года: "Прошел слух, что с согласия русского правительства будет назначен представитель Святого Престола. Говорят, в Берлине прошли пе­реговоры между нунцием и советским послом в Германии. Наи­более вероятным кандидатом является бывший епископ Тирас-польский монсеньор Антон-Иоганн Зерр. Он родился 10 марта 1849 года, с 3 марта 1883 года был суффраганом Тираспольской епархии, с 18 декабря 1889 года — правящим епископом; ушел на покой 1 августа 1902 года. Это весьма пожилой человек. В последнее время он жил где-то в Крыму. Если договор между Россией и папой будет действительно заключен, это будет самой большой радостью для меня, — ведь от этого выиграют все".

В феврале 1926 года у Пия XI и его статс-секретаря кардинала Гаспарри созрел новый план, ничуть не менее рискованный, чем прежний: о. д'Эрбиньи, в строжайшем секрете рукоположенный во епископа, должен будет поехать в Россию, чтобы совершить хиротонию о. Неве и — при возможности — других епископов.

Кардинал Синсеро, председатель созданной в 1925 году ко­миссии "Про Руссиа", 9 февраля 1926 года ознакомил с этим пла­ном о. д'Эрбиньи. В книге Поля Лесура "Жизнь монсеньера д'Эр­биньи" этот эпизод несколько романтизирован. Все было несколь­ко проще, как повествует об этом сам д'Эрбиньи в письме редактору "Папского ежегодника" Шардавуану от 7 ноября 1927 года: "Ваш покорный слуга не получил никакой буллы — во вторник, 9 февра­ля, я выслушал прямой устный приказ, не допускавший никакого отказа с моей стороны. Что касается монсеньора Неве, то и по его поводу не было никакой буллы — всего лишь письменный приказ кардинала Гаспарри, составленный по моей просьбе на тот случай, если Отцу вздумалось бы отказаться, прикрываясь своими мона­шескими послушаниями".

Ватикан надеялся, что Франция, установившая 28 ноября 1924 года дипломатические отношения с СССР, и лично французский министр иностранных дел Аристид Бриан смогут оказать в этом деле большую помощь. Напомним, что оба главных действующих лица этой истории — о. д'Эрбиньи и о. Неве — были французски­ми монахами.

Еще 22 января 1925 года Бриан оказал большую услугу Вати­кану, выступив в палате депутатов за сохранение дипломатичес­ких отношений между Францией и Святым Престолом. Министр считал, что присутствие представителя Франции в столице хрис­тианского мира необходимо в интересах самой Франции. Обраща­ясь к чувствам своих оппонентов, он сказал, что Советы давно бы заключили договор с Ватиканом, если бы им представилась такая возможность. "Они будут стучать в эту дверь до тех пор, пока им не откроют. Они тоже хотят иметь там свое представительство... Конечно, не надо забывать, что симпатии этих людей вовсе не на стороне Святого Престола. Но думаю, если бы все зависело от желания Советов, переговоры между ними и Ватиканом были бы быстрыми и решительными"¹⁰⁴.

Бриан точно оценивал ситуацию. Со времени Генуэзской кон­ференции большевики питали надежды на заключение договора со Святым Престолом. Что касается Святого Престола, то его двери действительно оставались если и не наглухо заперты, то лишь слегка приоткрыты, а его требования были столь бескомпромиссны, что заключить договор было, по сути дела, невозможно. Убежденный миротворец, всегда стремившийся к решению международных спо­ров за столом переговоров, Бриан решил помочь Ватикану в осу­ществлении его планов. Вместе с министром к делу подключились значительные силы французской дипломатии.

9 марта 1926 года посол Франции в Москве Жан Эрбетт по­лучил информацию о том, что Святой Престол намеревается поста­вить нового французского епископа, который "заменил бы католи­ческого епископа, находящегося в эмиграции" — монсеньера фон Роппа, высланного из России и жившего в Варшаве. "Чин хирото­нии должен пройти открыто, но без торжеств. Рукополагать будет монсеньор Зерр, бывший епископ Тираспольский, проживающий ныне в Зельце близ Одессы. Будущий епископ — о. Неве". Эрбетт пре­дупредил Париж, что, с его точки зрения, этот план встретит серьез­ные возражения. Чичерин сказал послу, что на переговорах в Бер­лине нунций Пачелли выдвинул "неприемлемые" условия, заклю­чавшиеся в претензии Ватикана на католические культовые здания на территории СССР, и отказе признать право советского прави­тельства "утверждать" назначение епископов. "Таким образом, — сказал мне Чичерин, — между нами и Святым Престолом проис­ходит борьба за инвеституру... Где она, папская дипломатия времен Льва XIII?" Очевидно, наркому иностранных дел казалось, что в те времена Ватикан был либеральнее и с большим уважением отно­сился к суверенитету государств.

Относительно Неве Эрбетт писал Бриану: "Человек, о кото­ром Вы мне писали, Ваше Превосходительство, представляется мне идеальным кандидатом... и в этом еще одна причина не подвер­гать его жизнь излишней опасности"¹⁰⁵. Париж уведомил посла, что о. д'Эрбиньи, которому поручено выполнение некоей миссии — какой именно, в депеше не сообщалось, — должен выехать из Па­рижа в Москву 19 марта. Выбор эмиссара оказался весьма удачен. Во время первого визита в Москву в октябре 1925 года д'Эрбиньи произвел прекрасное впечатление на Эрбетта, а его статьи, опубли­кованные на Западе, не вызвали ненависти у представителей совет­ской власти.

Полномочия о. д'Эрбиньи

Текст моту проприо был составлен в двух вариантах: в первом, который мы привели выше, говорится о епископских полномочиях д'Эрбиньи, тогда как в другом он именуется просто отцом д'Эрбиньи, делегатом в России. В фонде д'Эрбиньи хранятся оба текста — каж­дый в своем конверте, надписанном одним и тем же почерком. На первом автограф: "Нашему брату Мишелю д'Эрбиньи, О. И., титуляр­ному епископу Илионскому, Нашему делегату в России", на втором: "Нашему дорогому сыну Мишелю д'Эрбиньи, О. И., Нашему делегату в России". Составление этого документа в двух вариантах было вполне оправдано: теперь в зависимости от ситуации Мишель д'Эрбиньи мог представляться своим собеседникам в России либо как католи­ческий епископ, либо как просто делегат Святого Отца¹⁰⁶.

В то же время статс-секретариат составил декрет "Quo aptius", предусматривавший полную реорганизацию католической иерар­хии в России. Мы приводим ниже весь этот текст, до сего време­ни остававшийся неизвестным широкой публике. Три его экземп­ляра находятся в фонде д'Эрбиньи в папке "Иконографические документы". Два первых варианта датированы 10 марта, и точно так же, как в моту проприо, в одном из них упоминается епископ­ский титул д'Эрбиньи, а в другом — нет. Третий вариант датиро­ван 26 июля 1926 года — кануном последнего апостольского визи­та монсеньера д'Эрбиньи в Россию¹⁰⁷.

Декрет "Quo aptius" о полномочиях, предоставленных Пием XI монсеньеру д'Эрбиньи

"Для того, чтобы подобающим образом способствовать орга­низации иерархии и благу душ верных чад в России, настоящим декретом, в силу Нашей апостольской власти, Мы объявляем об отмене юрисдикции R.P.D. Эдуарда фон Роппа над Могилевской архиепархией и R.P.D. Йозефа Кесслера над Тираспольской епар­хией; Мы объявляем об освобождении R.P.D. Сигизмунда Лозин­ского, епископа Пинского, от обязанностей апостольского администратора Минской епархии и Преосвященного Адульфа Селазека, епископа Луцкого, от обязанностей апостольского администратора Каменецкой епархии; кроме того, в той мере, в какой это будет необходимо для выполнения вышеназванных задач, мы освобожда­ем от части его полномочий R.P.D. Адриана Сметса, титулярного архиепископа Гангрского, Нашего делегата в Персии¹⁰⁸; в то же время Мы назначаем и утверждаем R.P.D. Мишеля д'Эрбиньи, титулярного епископа Илионского, апостольским делегатом в Рос­сии, то есть на всей территории СССР, предоставляя ему полномо­чия отменять, утверждать, расширять или ограничивать — в том числе в территориальных вопросах — юрисдикцию настоящих апостольских администраторов или генеральных викариев; созда­вать новые администратуры и назначать новых администраторов, избранных им о Господе, а также возводить их в епископский сан и совершать их хиротонии, предоставляя им необходимые, с его точки зрения, полномочия; и, наконец, способствовать оздоровле­нию положения в областях, находившихся в юрисдикции выше­названных ординариев, если того потребует ситуация.

Кроме того, Мы предоставляем тому же R.P.D. Мишелю д'Эр­биньи права и полномочия, находящиеся в ведении Конгрегации Римской Курии (за исключением тех, которые находятся в Нашем личном ведении), относительно диспенсаций в случае брака ratum et non consummatum, целибата священников и свойства первой степени¹⁰⁹.

Настоящий декрет подлежит выполнению невзирая ни на ка­кие противоречащие указания, даже особо оговоренные.

Дано в Риме, у святого Петра, 10 марта года 1926-го. Нашего понтификата пятого. Пий XI".

В варианте декрета, не упоминающем о епископском сане д'Эрбиньи, опущен момент о его праве совершать хиротонии назна­ченных им апостольских администраторов.

Очевидно, все упомянутые в декрете епископы — Могилеве-кии, Тираспольский, Луцкий, Пинский и апостольский делегат в Персии — были проинформированы о предпринятых Святым Пре­столом шагах. Однако мы не располагаем никакими документами, подтверждающими это предположение.

На следующий день, 11 марта, статс-секретарь кардинал Гас-парри, вне всякого сомнения сыгравший существенную роль во всем этом деле, написал официальное извещение для о. Неве на случай, если тот откажется принимать епископский сан. Вот текст этого документа":

"Наш Божиим Промыслом Святейший Отец папа Пий XI со­изволил назначить R.P.D. Пи Неве апостольским администратором Москвы ad nutum Sanctae Sedis и возвести его в епископ­ский сан с титулом "Цитрусский". Дано в Риме в статс-секретариате Его Святейшества 11 марта 1926 года. П. Кардинал Гаспарри".

Разрабатывая этот план, кардинал — грамотный юрист и вер­ный служитель папства — считал, что божественному праву следу­ет уделять большее почтение, чем праву государственному, когда речь заходит о препятствиях, чинимых государством Католической Церкви в деле пастырского окормления своих верных чад — в какой бы стране и при каком бы режиме они ни жили.

Облеченный такими полномочиями, о. д'Эрбиньи отправился в Париж, где министерство иностранных дел выдало ему дипло­матический паспорт для поездки в Россию. Между тем советское консульство упорно отказывалось предоставить ему въездную визу. Официальной целью поездки д'Эрбиньи в Россию была инспекция французских церквей и французской собственности, национализи­рованных по декрету об отделении Церкви от государства (23 ян­варя 1918 года). Устанавливая дипломатические отношения с СССР, французская сторона упустила из виду статус этого имущества. Советы ни под каким видом не желали вести дипломатические переговоры со священником. Наконец 27 марта 1926 года консуль­ство СССР в Париже согласилось поставить визу в общеграждан­ский паспорт.

В своем отчете "Пасха в России, 1926" д'Эрбиньи писал: "Вербное Воскресенье, совершив святую мессу, я выехал из Пари­жа и поспешил в Берлин, где на следующий день, в Великий Поне­дельник, совершил в капелле нунциатуры мессу, которая на всю жизнь останется в моей памяти и в моем сердце — вместе с чувством глубокой благодарности нунцию монсеньору Эудженио Пачелли". Этой таинственной фразой о. д'Эрбиньи намекал — впро­чем, кто бы мог тогда понять этот намек? — на то, что утром 29 марта монсеньор Пачелли совершил его епископскую хиротонию и теперь он должен был направиться в Россию для поставления новых епископов. Пачелли отправил кардиналу Гаспарри шифров­ку, в которой сообщал о пребывании в Берлине долгожданного путешественника. Хиротония проходила "januis clausis" — при закрытых дверях — в присутствии только одного свидетеля — секретаря нунциатуры монсеньора Чентоза¹¹⁰. Ночью д'Эрбиньи сел на рижский поезд. Он прибыл в Москву в Великую Среду и при­нял участие в службах Страстной Недели. В Великий Четверг во французской церкви святого Людовика собрались многочисленные верующие, пришедшие поприветствовать этого священника, кото­рого они уже видели в октябре 1925 года.

Подпольные хиротонии

Эрбетт пригласил Неве в Москву. Два его письма так и оста­лись без ответа, поскольку не дошли до адресата. Д'Эрбиньи, актив­но занятый пастырской работой среди иностранцев-католиков в Москве, также направил Неве письмо, в котором приглашал его приехать в столицу: "До сих пор я надеялся навестить Вас. Одна­ко сейчас я прошу Вас приехать ко мне. Необходимо встретиться во вторник, 20 апреля, или — если Вы сможете — даже раньше. Затем мы проведем вместе утро 21-го числа — праздника в честь святого Иосифа; если Вам будет нужно, вечером того же дня Вы сможете уехать. Лучше бы даже в мирском платье. Вы можете остановиться в том доме, где останавливаетесь обычно. Вот уже несколько лет я молюсь за Вас и вместе с Вами — особенно, на протяжении последних месяцев. С братским уважением, Ваш слу­га in Xristo, и ваш брат Мишель д'Эрбиньи"¹¹¹.

Наверное, Провидению было угодно временно лишить о. Неве остроты зрения и ума: в своем письме д'Эрбиньи сделал совер­шенно прозрачный намек на свой епископский сан — он предва­рил свою подпись крестом, замаскировав его под чрезмерно боль­шую перекладину последней буквы "t" в слове "fraternellement" ("братски"). Он надеялся, что Неве догадается о его сане — ведь крест перед подписью ставили только епископы.

Но Неве продолжал молчать, и тогда Эрбетт решил вызвать его в Москву телеграммой с оплаченным ответом. Вечером 20 ап­реля Неве сел на харьковский экспресс. На одной из маленьких станций он был на три часа задержан милицией, отнесшейся к свя­щеннику с явной подозрительностью и не хотевшей верить ниче­му — в том числе, многократным подтверждениям со стороны французского посольства. Экспресс отбыл без Неве. Наконец из московского управления милиции было получено сообщение о том, что никаких претензий к Неве нет, и он поехал в столицу на сле­дующем поезде. Около десяти часов о. Пи был в церкви святого Людовика, где монсеньор д'Эрбиньи дожидался его прибытия, что­бы совершить епископскую хиротонию. Д'Эрбиньи попросил ста­росту прихода Алису Отт и военного атташе итальянского посоль­ства полковника Берджеру, которого порекомендовал ему нунций в Варшаве монсеньор Ратти, прийти в храм утром 21 апреля, в среду, присутствовать на ранней мессе, а затем — после того как молящиеся покинут церковь и будут закрыты двери — быть свиде­телями рукоположения в епископский сан о. Неве.

"Я приехал в Москву бодрый, оживленный, в брюках и кожа­ном пальто, — писал Неве одному и своих друзей, — чтобы совер­шить мессу в день памяти святого Иосифа, и тут мне было заявле­но, что я не выйду из храма до тех пор пока не приму епископский сан. Тогда я ощутил себя поистине jumentum coram Domino — как вьючное животное перед Господом".

Монсеньор д'Эрбиньи поведал об этой хиротонии сначала в завуалированной форме. Приведем отрывок из упомянутого выше донесения "Пасха в России": "Отец Неве приехал утром праздни­ка святого Иосифа, в среду, 21 апреля. Несмотря на трехчасовую задержку в пути он был в силах совершить мессу. Но впечатле­ния от встречи с приехавшим из Франции священником — пер­вым, которого он видел с 1915 года, — были столь сильными, что целых восемь дней после этого он был вынужден обращаться к врачам за снотворным".

В 1955 году о. Жерве Кенар с некоторыми неточностями рас­сказал об этой хиротонии в своей книге "Вчера. Воспоминания восьмидесятилетнего" и послал этот свой рассказ д'Эрбиньи, жив­шему в то время в новициате иезуитов в Моне, департамент Жер. Поблагодарив о. Жерве за эту любезность, монсеньор д'Эр­биньи послал ему несколько страниц из своей "Жизни", где он сам, тоже с некоторыми неточностями, вспоминал о хиротонии Неве. Читателю, не имеющему доступ в фонды д'Эрбиньи, я могу посове­товать обратиться к статье "Ассумпционисты в России", опубли­кованной в "Pages d'Archives" (1955. № 33. С. 45—49). Процити­рую лишь заключительные слова из этой публикации: "В тот день, 21 апреля, я впервые осуществил свое право совершать хиротонии, полученное мною от монсеньора Пачелли 29 марта. Как много значила эта моя миссия! Для него! Для СССР! Для Церкви! Для стольких душ!" Монсеньор д'Эрбиньи прав: значение подпольной хиротонии, состоявшейся 21 апреля 1926 года, переоценить трудно. Тревога д'Эрбиньи по поводу опоздания Неве была усугубле­на тем, что сам он был вызван во второй половине дня в Моссовет. Он опасался самых неприятных последствий. Но — счастье тоже не приходит одно — в Моссовете ему выдали разрешение на поезд­ку в Харьков, необходимое для получения у руководства Украины разрешения на посещение французских приходов в Макеевке и Одессе.

Вечером того же дня оба епископа побывали в гостях у супру­гов Эрбетт. Посол проинформировал Париж и — через МИД Фран­ции — Ватикан об удачном осуществлении первой части миссии д'Эрбиньи. Сам д'Эрбиньи 21 апреля дипломатической почтой по­слал своей матери, все еще не знавшей, что ее сын — епископ, пись­мо, в котором писал: "Святой Иосиф балует меня... Сегодня утром я получил много радости". Вечером 22 апреля оба епископа отпра­вились на поезде в Харьков, где утром 23 апреля они совершили мессу у декана Ильгина, которого монсеньор д'Эрбиньи, осуществляя свои полномочия делегата Святого Престола, назначил апостольс­ким администратором без посвящения в епископский сан. Затем они вместе поехали в Макеевку, где в воскресенье, 25 апреля, д'Эр­биньи возглавил процессию в честь праздника святого Марка. Ут­ром 26 апреля он уехал в Одессу. "Отец Неве, — вспоминает д'Эр­биньи, — пожелал мне ангела-хранителя в дорогу. Мы поблагода­рили друг друга с волнением, которое — по известным причинам — было непонятно другим нашим спутникам". Д'Эрбиньи посетил немецкие колонии в Николаеве и Одессе, но так и не смог встре­титься с настоятелем храма в Симферополе аббатом Фризоном. Из Одессы он направился в Киев, где совершил мессу в церкви свято­го Александра, декан которой монсеньор Скальский исполнял обя­занности генерального викария Житомирской епархии¹¹².

Была суббота, 1 мая. С утра отмечался великий праздник со­лидарности трудящихся всего мира, и в особенности — Советско­го Союза. А вечером наступила ночь православной Пасхи. Д'Эрби­ньи — без монсеньора Скальского — пошел в православный со­бор. Он с радостью смотрел на свет тысяч восковых свечей и убеждался, что древняя христианская вера жителей Киева, "матери городов русских" и колыбели русского христианства, все еще ос­тавалась сильнее новой марксистской веры.

В воскресенье, 2 мая, в день православной Пасхи, о. д'Эрбиньи встретился с небольшой группой живших в Киеве французов. Он принял около тридцати исповедей и вечером того же дня уехал в Ленинград. По дороге — короткая остановка в Могилеве и месса в кафедральном соборе самой обширной в мире католической епархии. В 1926 году в Могилеве насчитывалось около 50 000 жителей. Город походил на большую деревню, с четырьмя синаго­гами, компактными группами католиков и протестантов, четырнад­цатью храмами официальной Православной Церкви, один из кото­рых являлся кафедральным собором местного архиепископа. Да­лее путь д'Эрбиньи пролегал через Оршу и Витебск, в котором православный собор располагался в здании бывшей церкви иезуи­тов. С 4 по 7 мая о. д'Эрбиньи находился в Ленинграде. Француз­ская церковь Лурдской Богоматери находилась в Ковенском пере­улке, французский приют — в доме № 52 по Тринадцатой линии. "Ленинградских французов окормляет доминиканец о. Амудрю, сестра которого входит в общество Дочерей Милосердия. Это круп­нейший центр католицизма в России. После расстрела монсеньоpa Буткевича и высылки монсеньора Цепляка в городе больше нет епископа. Нет также и духовной академии, семинарии, монашеских общин, католических школ и больниц. Самый большой католичес­кий храм — польская церковь святой Екатерины на Невском про­спекте, в которой служат пятнадцать исповедников". Д'Эрбиньи встретился с настоятелем этого храма прелатом Малецким и с молодым викарием Болеславом Слоскансом, который согласился принять епископский сан, за что впоследствии претерпел много страданий. Трое католических священников восточного обряда все еще находились в тюрьмах. Их экзарх Леонид Федоров, освобож­денный всего неделей ранее, не мог вернуться к исполнению своих обязанностей, так как был вынужден остаться в Вологде. В то самое время, когда о. д'Эрбиньи находился в Ленинграде, там был и посол Италии граф Манцони, принимавший участие в торже­ственных проводах на Северный полюс экспедиции "Норвегии", возглавляемой генералом Нобиле и исследователем Амундсеном. В субботу 8 мая д'Эрбиньи возвратился в Москву. 10 мая, в понедельник, он совершил епископские хиротонии Болеслава Слос-канса и Александра Фризона. Хотя их встреча на юге не состоя­лась, д'Эрбиньи смог передать Фризону через надежного священ­ника приказ прибыть в Москву для посвящения в сан епископа. Хиротония происходила в церкви святого Людовика. Как и в слу­чае с монсеньором Неве, она была тайной. Присутствовали те же свидетели.

На следующий день д'Эрбиньи встретился с председателем комиссии по религиозным делам при Наркомюсте Смидовичем. Они обсудили возможности открытия католической семинарии. Перед отъездом из Москвы д'Эрбиньи послал Неве следующее письмо¹¹³: "Москва, Вознесение.

Дорогой друг, я получил Ваше письмо и с радостью узнал, что у Вас все в порядке. Моя поездка благополучно завершилась. Зав­тра уезжаю, но надеюсь вскоре снова оказаться в ваших краях: самое раннее — в конце июня, но вероятнее всего — в начале июля. Г-н Смидович, с которым я имел вчера еще одну беседу, ска­зал, что не видит препятствий для моей повторной поездки в СССР, в ходе которой — как я ему сказал — я должен буду от имени С(вятого) П(рестола) поставить О(тца) Н(евё) ф(ранцузским) еп(ис-поком) М(осквы). Смидович добавил, что его товарищи из различ­ных наркоматов считают эту кандидатуру наиболее подходящей. Они согласны также, чтобы на каждом приходе служили по два фр(анцузских) св(ященника), и я буду от имени г-на посла — а также от Вашего и своего собственного — просить отца Жерве послать двоих из его чад в Мак(еевку), и — если возможно — еще одного сюда, в помощь Вам; возможно даже, что этим священни­ком окажется Ваш племянник.

Идея открытия в Одессе богословских курсов также показа­лась им приемлемой, и, надеюсь, к концу года мы сможем ее осуще­ствить. Можете сообщить на юге эти добрые новости. Возможно, когда-нибудь у меня появится возможность заехать в ваши края... Передайте г-ну Давиду и Вашим нынешним чадам мои наилучшие пожелания и благословение. В прошлый понедельник я благосло­вил двух близнецов, представленных мне двумя знакомыми Вам крестными: у одного из них уже вьются волосы, другой — совсем лысый. Благодарю за Ваши молитвы, остаюсь признателен за все, что Вы сделали для меня, желаю Вам здоровья и всего самого хорошего, Ваш слуга о Господе Иисусе Христе, Мишель".

Несомненно, цензура прочла это письмо. Но смогла ли она понять, что два "близнеца", которых "благословил" д'Эрбиньи, — это два новохиротонисанных им епископа — монсеньор Фризон (с вьющимися волосами) и монсеньор Слосканс (1'autre sur 1'os)?

Д'Эрбиньи уехал из России 15 мая. Незадолго до этого он писал: "Тем временем послу Франции из надежных источников стало известно, что руководство отдела по делам религии намере­вается признать права французских — и не только французских — католиков: тогда в соответствии с Конституцией они получат га­рантии на пользование культовыми зданиями, на совершение бого­служений и на регулярное окормление священниками. Таким об­разом, мое возвращение в Россию может оказаться весьма полез­ным для всех этих иностранцев, нуждающихся в стабильной церковной организации. Итак, с надеждой на скорое возвращение, в ночь с 14 на 15 мая — на следующий день после Вознесения — я покидаю Москву, а вечером 15 мая — Россию"¹¹⁴.

Монсеньор д'Эрбиньи поверил словам Смидовича о благих намерениях Советов и стал надеяться, что в России удастся со­здать сильную иерархическую структуру Католической Церкви. Он думал, что можно будет договориться о направлении в Ленин­град одного доминиканца в помощь о. Амудрю, в Макеевку — двух ассумпционистов, которые заменили бы Неве, в Москву — племянника Неве, священника Орлеанской епархии, в Одессу — двух французских иезуитов для окормления прихода и еще троих их собратьев по ордену — для преподавания в семинарии и, нако­нец, в Киев — одного бенедиктинца, которого просили прислать обновленцы для преподавания французского языка в их академии. В своих воспоминаниях монсеньор д'Эрбиньи пишет, что из России он возвращался через Берлин, где по приглашению монсе-ньора Пачелли остановился в нунциатуре, и Цюрих, где встретился с генералом иезуитов. Он вернулся в Рим 23 мая, в день Пятиде­сятницы, и 25 мая был принят Пием XI, который беседовал с ним более двух часов. Кроме удачных результатов поездки они обсуж­дали и планы на будущее: возвращение д'Эрбиньи в СССР и на­правление в Одессу двух иезуитов для открытия в этом городе духовной академии — американца французского происхождения о. Леди и австрийца о. Швайгля.

На следующий день, 26 мая, о. д'Эрбиньи составил отчет для министра. Он писал, что, судя по словам Смидовича, назначение епископов больше не вызывает протеста. Их избрание может про­исходить в соответствии с каноническим правом Католической Церкви. "Если папа захочет послать в Россию епископа для со­вершения епископской хиротонии одного из французских священ­ников, то виза будет выдана ему на общих основаниях. Таким обра­зом о назначении о. Неве — уже выбранного Святым Престо­лом — на должность апостольского администратора Москвы и о возведении его в епископский сан можно будет публично объя­вить несколько позже — когда я возвращусь в Россию и заявлю о своих полномочиях. Скорее всего, это произойдет в июле"¹¹⁵.

Прежде чем перейти к дальнейшему изложению событий, обра­тимся к о. Неве и к тому, что происходило с ним в тишине Макеевки. В письме от 28 апреля 1926 года, которое было отправлено обычной почтой и в связи с этим составлено на эзоповом языке, он сообщал о. Кенару о своей хиротонии. 19 апреля Неве совсем было собрался в путь-дорогу, намереваясь посетить ростовского настоятеля и прику­пить у него саженцев для своего огорода. В подтверждение своей лояльности к советской власти он выращивал краснокочанную капу­сту — овощ, неизвестный доселе в этих краях и просто очаровавший местных "товарищей". Но тут брат Давид принес ему вызов из Мос­квы от "начальника конторы", в которой прекрасно зарекомендовали себя трое наших востоковедов — Жюжи, Вайе и Суарн — трое ученых-ассумпционистов, удаленных из Восточного института после того, как Пий XI передал его в ведение иезуитов, возложив руководство на о. д'Эрбиньи. 20-го числа вечером Неве отправился в Москву. "С радостью я зашел к Вивьену, чтобы совершить там мессу (Вивьен был настоятелем церкви святого Людовика в те времена, когда Жер-ве Кенар служил в России). После этого весьма интимного сослуже-ния (конечно же, с поставлением во епископа — потому что тогда в латинском обряде сослужение было принято только во время епис­копских или пресвитерских хиротоний) я вышел из церкви, было как-то не по себе: на улице очень сыро, а сам я ощущал себя совершенно новым человеком. Это ощущение было столь сильным, что восемь дней кряду я не мог сомкнуть глаз". Мишелю пришлось долго увеще­вать Неве прежде, чем тот согласился принять сан. "Потом мы вме­сте отправились в мои края. Русское правительство было так любезно, что позволило ему посетить наши французские церкви..." Во вто­рой половине дня 21 апреля оба епископа обедали у посла Эрбетта. "Наш посол очень милый, тонкий и порядочный человек". "Теперь Макеевка стала Назаретом" — в котором Иисус, почти никому не ведомый, провел первые годы Своей земной жизни, прежде чем явить­ся миру. Под этим посланием Неве впервые поставил епископскую подпись с крестом: † Пи Эжен Неве.

24 мая 1926 года Неве писал: "Думаю, что сейчас, когда я пишу это письмо, архистратиг (так называют в Восточной Церкви архан­гела Михаила — намек на Мишеля д'Эрбиньи) уже возвратился и Вы смогли поговорить с ним лично. Вам надо договориться о линии, которой вы оба будете следовать. Что касается меня, то я не собира­юсь что-либо предпринимать до получения конкретных указаний". О. Николай Толстой, к которому Неве после истории с Феду-ковичем испытывал большое недоверие, прилетел самолетом из Москвы в Харьков, а оттуда добрался до Макеевки, чтобы сооб­щить Неве, что готов служить при нем, когда тот станет еписко­пом. Неве ответил, что ни о чем подобном не могло быть и речи: в лучшем случае он может стать настоятелем церкви святого Людо­вика. Толстой был крайне удивлен: сам монсеньор д'Эрбиньи го­ворил ему о предстоящем епископском служении о. Неве.

Неве счел действия д'Эрбиньи крайне непредусмотрительны­ми. Сам он в июне 1926 года был вызван в отделение цензуры в Юзовке, в котором осели некоторые номера журнала "Lettre a la Dispersion" ("Письма в рассеяние"). ГПУ обвинило его в публи­кации в иностранном журнале мемуаров о периоде военного ком­мунизма. Можно сказать, что, назвав мемуарами письма Неве, пуб­ликовавшиеся с 1921 по 1925 год в "Lettre a la Dispersion", чекис­ты дали неплохую оценку его эпистолярному творчеству. Комментируя этот эпизод своей жизни, Неве в письме от 21 июня 1926 года, отправленном дипломатической почтой, когда он приез­жал в посольство для продления паспорта, отмечает: "...военный коммунизм умер в 1922 году; то, что мы имеем сейчас, я окрестил красным фашизмом (sic)".

В своем "Назарете" Неве готовился к выходу на общественное служение, не зная даже толком, какой будет его роль в Москве. "Ини­циатива всегда наказуема. Вот уже четыре года, как я требовал назна­чения епископа. И вот я сам стал таковым, чему вовсе не рад". Он даже не знал, откуда взялся его титул: "Citrensis". Это что — то место, где растут цитрусы? Во всяком случае, это явно не тот волшебный остров Цитера — родина стольких любовных историй..." Выжидая, он просил своих собратьев проявлять скромность и не помещать на страницах "La Croix" ни патриотических гимнов, ни статей о расту­щем французском влиянии. Это могло не понравиться как большеви­кам, так и полякам, составлявшим большинство клира и паствы.

Последняя миссия монсеньора д'Эрбиньи в России

Получив визу, д'Эрбиньи вернулся в Рим. Утром 26 июля — сразу по прибытии — он вместе с кардиналом Синсеро пошел на прием к папе, чтобы уточнить программу поездки. Кардинал Син­серо, секретарь Восточной конгрегации, вручил ему официальный документ, в котором, по сути дела, не было никакой необходимости, так что вполне можно предположить, что сам кардинал ничего не знал об особых полномочиях д'Эрбиньи. Документ гласил: "Насто­ящим поручаю Вам поставить Преподобного Отца Пи Неве епис­копом Московским и сделать все необходимое для открытия бого­словской академии в Одессе. Кардинал Синсеро, 26 июля 1926"¹¹⁶. Из Рима о. д'Эрбиньи направился через Инсбрук в Берлин, где он встретился с нунцием и послом Франции де Маржри. Отту­да он послал матери письмо с просьбой отпечатать визитные кар­точки следующего образца: "Мишель д'Эрбиньи, титулярный епис­коп Илионский, президент Папского института Восточных исследо­ваний", а также указания портному относительно пошива епископского облачения. Во вторник, 3 августа, он прибыл в Мос­кву и остановился, как и прежде, в гостинице "Большая Москва". Он занялся пастырским окормлением католиков, совершая бого­служение иерейским чином. 10 августа он писал матери: "Воз­можно, 15 августа я раскрою свой епископский сан".

Его паспорт, зарегистрированный 4 августа, был действителен на протяжении одного месяца — но только на территории Россий­ской Федерации. Он не мог поехать в другую республику — будь то Украина или Белоруссия. "Я воспользовался им, чтобы поехать в бывшую столицу (Ленинград), где провел около тридцати часов, совершив в церкви Нотр-Дам-де-Франс (Лурдской Богоматери) две мессы: в день памяти святой Клары, 12 августа — в этот день я служил один — и в пятницу, 13 августа — в сослужении бывше­го генерального викария Могилевской епархии монсеньора Анто­ния Малецкого", — писал д'Эрбиньи в докладе "Пребывание епис­копа в Москве", составленном в 1927 году. Нам снова надо на­учиться читать между строк, чтобы понять, что в этот день д'Эрбиньи совершил епископскую хиротонию Малецкого. Д'Эрбиньи удалось усыпить бдительность ГПУ, сказав, что он собирается съездить на знаменитую нижегородскую ярмарку. По возвращении в ленинг­радскую гостиницу он делился впечатлениями от этой "поездки" с гостиничным персоналом.

14 августа в Москве монсеньор д'Эрбиньи впервые совершал мессу в епископской шапочке и с перстнем на пальце. Это произ­вело огромное впечатление на католиков — в большинстве сво­ем поляков. Стали распространяться слухи, что на следующий день, 15 августа, монсеньор д'Эрбиньи должен будет представить собрав­шимся в храме людям архиепископа Могилевского Эдуарда фон Роппа, якобы возвратившегося в СССР.

15 августа монсеньор д'Эрбиньи совершил в церкви св. Лю­довика понтификальную мессу. Во время проповеди он сказал удивленным и обрадованным верующим, что по желанию папы русских католиков будет отныне окормлять не просто священ­ник, но епископ. Его пребывание в Москве должно было занять всего несколько недель, но он выразил надежду, что приход св. Людовика, не имевший своего настоятеля с самого отъезда монсе­ньора Видаля в 1921 году, "получит вскоре пастыря, который смо­жет постоянно окормлять верующих". Эта новость распространи­лась с огромной скоростью и вызвала волну радости и душевного подъема среди католиков России. Даже поволжские немцы при­ехали из своей далекой республики, чтобы получить конфирма­цию из рук епископа.

24 августа 1926 года монсеньор д'Эрбиньи послал дипломати­ческой почтой письмо матери, в котором говорилось: "15-го числа я торжественно совершил свою первую понтификальную мессу в фиолетовой сутане, митре и при других знаках епископского досто­инства. Верующие были глубоко взволнованы. 22-го числа я совер­шил другую мессу — в польском храме святых апостолов Петра и Павла. Завтра, 25 августа, буду совершать конфирмацию". Он рассчитывал пробыть в России еще пять-шесть недель и даже надеялся поехать в Сибирь. "Нет больше нужды хранить тайну. Если станут говорить, что я остаюсь здесь или что я продолжаю дипло­матические переговоры — можете опровергать эти слухи — в частности, через журнал "Etudes".

Новость о появлении в Москве католического епископа быст­ро распространилась по всему миру через телеграфные агентства. "Возвратившись в Москву 14 августа, — писал его секретарь о. Бел-луа г-же д'Эрбиньи, — Отец служил по понтификальному чину 15 числа. Эта последняя новость, о которой мы узнали из депеши, по-моему, окончательно сняла всякую тайну с его епископского сана. Впрочем, по причине определенной неосторожности очень многие у нас — да и не только у нас — узнали об этом еще раньше".

По просьбе Рима, д'Эрбиньи составил информационное сооб­щение, которое послал по дипломатической почте 25 августа. Оно было опубликовано в "Osservatore Romano" за 6—7 сентября. Ин­формация эта была помещена на первой полосе, в нижней правой колонке под заголовком: "Из России — наша информация", что подчеркивало ее квазиофициальный характер. "Москва. Август. К нам поступили утешительные новости о церковных торжествах в честь праздника Успения Пресвятой Девы Марии, состоявшихся 15 августа в Москве при большом стечении верующих. После того, как персонал посольств Франции и Италии занял отведенные места в московском храме святого Людовика, была совершена тор­жественная понтификальная месса, которую возглавил тот, кого до сих пор все называли Преподобным Отцом Мишелем д'Эрбиньи, президентом Папского института Восточных исследований в Риме и который в своем слове, обращенном к пастве, сказал, что Святой Отец, желая проявить особую любовь к России, поставил его во епископа, чтобы передать еще более обильные благословения вер­ным католикам — представителям всех народов и языков, живу­щих в Москве и всем Советском Союзе. Его пребывание в СССР, сказал епископ, будет кратким; оно посвящено исключительно воп­росам пастырского окормления католиков этой страны и не будет связано ни с какой политической или дипломатической деятельно­стью. В течение всей своей следующей недели большое количе­ство верующих ежедневно собиралось на приватные мессы, совер­шаемые епископом, принося ему для благословения образки, меда­льоны, крестики, приводя с собой детей. 22-го числа при огромном стечении народа в главном польском храме города была соверше­на еще одна торжественная понтификальная месса. 23 августа со­стоялся чин конфирмации многочисленных взрослых и молодых людей. 29 августа, в день престольного праздника храма св. Людо­вика, должно состояться еще одно торжественное богослужение. Московская паства со слезами умиления выражает Святому Отцу благодарность за его заботу об их судьбе".

Эйфории, которой был полон этот репортаж, суждено было вскоре закончиться: 31 августа монсеньору д'Эрбиньи было отка­зано в разрешении на поездку в Одессу, где он собирался начать подготовку к открытию семинарии, а в ночь с 3 на 4 сентября милиция заявила ему, что срок действия его паспорта истек 2 сен­тября и он должен покинуть территорию Советского Союза. Д'Эр­биньи удалось добиться продления паспорта до 6 сентября — чи­новник, давший на это согласие, не знал о последних инструкциях своего начальства. Кроме того, прелату было разрешено покинуть территорию СССР через любую границу по его выбору. Таким образом, д'Эрбиньи мог встретиться с Неве, что было совершенно необходимо для передачи ему полномочий из Ватикана и для дос­тижения договоренности об условиях его возведения на кафедру. Посол вызвал Неве на 28 августа. Однако прежде чем покинуть Макеевку, где он служил с 1907 года, Неве хотел совершить особо торжественным чином мессу в день памяти блаженного Августи­на и пригласил для этого ближайшего соседа, аббата Эмманюэля Симона, настоятеля храма в Енакиеве. 31 августа, во вторник, по­сол вызвал его телеграммой. Неве ответил, что приедет в Москву в пятницу, 3 сентября, в пять часов вечера. Милиции было извес­тно: 1) что он вызван в посольство, и 2) номер поезда, которым он собирался ехать. "Я надеялся, что авторитет г-на Эрбетта защитит меня, — писал Неве Кенару. — Но уверенности у меня не было, и я решил взять с собой Таню (его экономку), чтобы в случае моего ареста она добралась до Москвы и поведала послу о моих злоклю­чениях. 2 сентября, в 4 часа вечера мы сели в поезд. До Тулы все шло хорошо; но там какой-то еврей, постоянно следивший за нами, потребовал задержать нас, поскольку он "узнал в Тане белогвар­дейскую шпионку, виновную в расстреле его брата в Бахмуте" (ныне — Артемовск) — в городе, в котором бедная девушка ни разу не бывала. Наши протесты ни к чему не привели. Наш багаж тщательно обыскали, а самих нас раздели. Было ясно, что им что-то нужно".

Неве и Таню отпустили — после долгого допроса — только в восемь часов вечера. В результате они задержались на двенадцать часов. И когда в ночь с пятницы на субботу, между двенадцатью и часом ночи, они садились на московский поезд, д'Эрбиньи получил предписание немедленно покинуть Москву. "Итак, они хотели по­мешать нашей встрече. Нужно сказать, что о. д'Эрбиньи служил понтификальным чином с 15 августа. Именно поэтому была ра­зыграна вся эта сцена — они хотели помешать нашей встрече и моей хиротонии, о которой они не знали, но подозревали, что она должна была состояться".

Неве добрался до храма св. Людовика в субботу, около 9 ча­сов утра. В это время Мишель, в фиолетовом епископском облачении, находился у алтаря, почти совсем потеряв надежду встре­титься с ним. "Мы виделись в субботу, воскресенье и понедель­ник". В воскресенье, 5 сентября, о. Неве служил приходскую мессу, и монсеньор д'Эрбиньи с кафедры объявил прихожанам, что этот французский ассумпционнст, столь уважаемый ими всеми, оставля­ет приход в Макеевке, где он самозабвенно служил на протяже­нии двадцати лет, и переводится в Москву, принимая на себя окор-мление французского прихода.

В это же воскресенье монсеньор д'Эрбиньи совершил боль­шую понтификальную мессу в польском приходе Петра и Павла. Вечером в понедельник, 6 сентября, супруги Эрбетт посадили его на ленинградский поезд. Он пробыл в Ленинграде 7 и 8 сентября, а 8-го вечером сел на поезд до Хельсинки и покинул Россию. Вер­нуться в эту страну ему было не суждено¹¹⁷.

Получив от Эрбетта информацию об отъезде д'Эрбиньи, МИД Франции направил 7 сентября 1926 года послу при Святом Пре­столе Дульсе телеграмму, в которой говорилось: "Сообщить кар­диналу Гаспарри, что о. д'Эрбиньи выехал вчера вечером из Моск­вы в Гельсингфорс, поскольку срок его пребывания в СССР закон­чился 2 сентября". Сообщая МИДу о результатах поездки д'Эрбиньи в Советский Союз, Эрбетт писал: "Он встретился с двумя течени­ями в большевистском руководстве: благосклонное было пред­ставлено Смидовичем, враждебное — наркоматом иностранных дел, уполномоченным вести переговоры со Святым Престолом, и, что гораздо существеннее, местной Охранкой".

Известия о епископских служениях в Москве, опубликован­ные в Риме в понедельник, 6 сентября, произвели сильное впечатле­ние в канцеляриях, аккредитованных при Святом Престоле посольств. Поверенный в делах Франции Анри отправил 8 сентября 1926 года следующую телеграмму: "Мне стало известно, что о. д'Эрбиньи во время своего последнего пребывания в Риме был в строжайшей тайне рукоположен во епископа. Он носит титул епископа Илионс-кого". Эта телеграмма всего лишь повторяла информацию, опублико­ванную в "Osservatore romano" за 6 сентября. Как бы извиняясь за свою неинформированность, поверенный в делах добавляет: "...ни­кому не нужная игра в прятки привела к тому, что даже некоторые высокопоставленные иерархи ничего не знали об этом назначении. Один из них, ничтоже сумняшеся, заявил: «Впервые в истории Цер­кви папа вступает в тайный сговор с иезуитами»".

С Кэ-д'Орсэ поверенному в делах ответили: "Возведение о. д'Эрбиньи в епископский сан состоялось не в указанный вами срок, а на несколько недель раньше — перед его апрельской поез­дкой в Россию. Такая информация была конфиденциально сообще­на отцом д'Эрбиньи главе русского отдела моего департамента. Этот священнослужитель уведомил моих сотрудников о намерении Верховного Понтифика поставить епископом о. Неве, который на протяжении многих лет живет в Москве (sic), и что поставле-ние это состоялось при участии о. д'Эрбиньи" (№ 157/EU от 7 ок­тября 1926 года).

Столь важная новость, как можно догадаться, вызвала повы­шенный интерес общественности. 25 сентября Поль Лесур опуб­ликовал в "Le Figaro" интервью с вернувшимся из России монсе-ньором д'Эрбиньи под заголовком "Католицизм при советской вла­сти", в котором епископ ни слова не сказал о рукоположенных им епископах. Ассумпционисты, несмотря на совет о. Неве проявлять "скромность", опубликовали радостную новость о его епископской хиротонии во внутриорденском "Lettre a la Famille" за 29 сентяб­ря. Этого не следовало делать ни в коем случае: ведь таким обра­зом Советы могли узнать, что Ватикан за их спиной предпринял шаги по созданию подпольной католической иерархии в СССР в то самое время, когда в Берлине нунций Пачелли продолжал вести с послом Крестинским переговоры об условиях договора или "мо­дуса вивенди".

После отъезда д'Эрбиньи Неве отправил свою Таню в Маке­евку, а сам временно поселился у одного американца — бывшего макеевского прихожанина, — в маленькой комнатушке на четвер­том этаже (чтобы подняться туда, надо было преодолеть сто двад­цать ступеней). Его соседями были многочисленные клопы. Он писал Кенару: "Дела обстоят следующим образом: я прибыл на место, и теперь надо подготовить правительство к моему призна­нию, объяснив, что в этом не кроется никакого заговора. Духовен­ство знает, что я буду служить здесь. Думаю, в моем подчинении будет около десяти священников (московского деканата). С пя­тью из них я уже виделся; кажется, они довольны происходящим. Что касается простых верующих, то они начинают догадываться, что я — епископ. Я хожу в августинском одеянии — другого у меня нет, — но кроме него ношу фиолетовую шапочку, наперстный крест и перстень, который с серьезным видом даю лобызать при­частникам. Вот оно, горчичное семя, из которого должно вырасти большое дерево. Завтра я должен принять племянника Владимира Соловьева, униатского священника. Он носит фамилию дяди. Как хорошо, если бы он имел его голову и сердце!"

28 сентября 1926 года Неве направил д'Эрбиньи свое первое епископское донесение на четырех страницах большого формата, без интервалов, с грифом "Монсеньор фон Ропп, милостью Божией и изволением Святого Престола архиепископ-митрополит Моги-левский, апостольский администратор Минский"¹¹⁸. Он писал о ви­зите о. Николая Толстого и об о. Сергии Соловьеве. "К моей вели­кой радости, пришел Николай Толстой и заявил, что Лев XIII уста­новил ему пожизненную ренту в размере сорока долларов в месяц и что Вы пообещали ему выплату этой ренты. Поскольку мне ни­чего об этом не известно, я посоветовал ему написать лично Вам. Он утверждает, что царской полиции было известно о положении русских католиков и о всех планах митрополита Андрея от некое­го старообрядческого священника, принявшего католичество, но потом возвратившегося в раскол. Он убеждает меня назначить о. Соловьева генеральным викарием для католиков восточного об­ряда и считает, что Рим должен поставить этого мужественного священника архиепископом католиков славянского обряда. "А как же его жена и дети? Мы ведь пока не обновленцы!" — "Об этом я не подумал!"¹¹⁹

Отец Сергий Соловьев приходил к Неве дважды: "С самых первых слов нашей беседы у меня сложилось о нем приятное впечатление. Его духовным чадам нравится моя борода и то, что я знаю их язык и обычаи. Они передали мне освященную просфору. 18-го числа мы пошли помолиться на могиле его дяди Владимира. Я был очень взволнован. Мы по очереди прочли молитвы о упоко­ении души на славянском и латинском; я расплакался. Многие ли понимают сейчас всю глубину идей этого великого русского мыс­лителя? О. Сергий подарил мне фотографию Владимира Соловьева с о. Пирлингом: я был очень растроган, этим подарком". Неве ви­делся также с монсеньером Слоскансом. "На прошлой неделе меня посетил монсеньор Слосканс. Я рад был с ним познакомиться. Он сообщил о Ваших решениях относительно Ленинграда и поинтере­совался, не предпринимали ли Вы каких-нибудь шагов для рукопо­ложения апостольского администратора Кавказа. Я ответил, что мне ничего на этот счет не известно".

В свою очередь, епископ нанес визит небольшой группе доми­никанцев — тем из них, кто не был арестован. "Я посетил двух доминиканцев — это остатки общины Абрикосова; нашел их в добром расположении духа, по-прежнему верными Католической Церкви. Они много заботятся о сиротах и стараются как-то поддер­жать узников за Христа, которые после всего, что случилось, рады пострадать за дело папы. Мы публично молились за них в день праздника Богоматери Милостивой (24 сентября). Перед самым прекращением навигации я пошлю нашим исповедникам столь необходимую для них посылку, потому что потом всякая связь с Соловками прервется и помочь им материально не будет никакой возможности".

Епископ сообщает также новости об о. Иоанне Дейбнере: "Позавчера, в воскресенье, меня посетила г-жа Дейбнер, которой впервые за три года ГПУ милостиво разрешило навестить мужа в суздальской тюрьме, пообещав свидания с глазу на глаз в течение четырех дней. По ее возвращении я смогу узнать о судьбе этого узника более подробно. Ему я тоже собираюсь отправить посылку. Г-жа Дейбнер рассказывала мне, что два священника, находящиеся в заключении на Соловках, даже совершают в своей камере ли­тургию. Увы! Скоро к ним присоединится третий — на днях туда должен отправиться о. Леонид Федоров. О, свобода! В настоящее время я не вижу реальных кандидатур на пост викария для католи­ков славянского обряда".

Далее Неве писал д'Эрбиньи о том, каким образом он соби­рался публично заявить о своем сане и полномочиях: "В следую­щее воскресенье, в день святого Розария, состоится понтификаль-ная месса в церкви свв. Петра и Павла. Позавчера во время своей проповеди викарий объявил, что мессу будет совершать "епископ". Во время мессы я собираюсь произнести слово, в котором очень просто и скромно, но вместе с тем ясно скажу, что Святой Отец благоволил назначить меня апостольским администратором для католиков Московской области и от имени всех засвидетельствую послушание воле Его Святейшества. Таким образом будет поло­жен конец всем недомолвкам, Вам уже будет нечего опасаться, а мы окончательно вверим себя заступлению Божию!"

Вступление монсеньера Неве на Московскую кафедру

Некоторые прихожане церкви свв. Петра и Павла думали, что в Москву вернулся д'Эрбиньи. В воскресенье, 3 октября, мессу в храме св. Людовика совершил викарий прихода, а Неве произнес проповедь на французском языке. По окончании этой мессы о. Не­ве, в одеянии ассумпционистского монаха, в сопровождении двух одетых в мирское платье детей из хора, направился в соседнюю Петропавловскую церковь, где его встретили как правящего епис­копа. Он облачился в архиерейские одежды, которые были присла­ны монсеньором д'Эрбиньи по дипломатической почте через фран­цузское посольство. Неве совершил свою первую понтификаль-ную мессу в сослужении польского духовенства, двух армянских католических священников и одного униата — о. Николая Толсто­го. Присутствующие были поражены столь необычной торжествен­ностью богослужения. После символа веры монсеньор Неве про­изнес слово о своем вступлении на кафедру¹²⁰: "Мы, Пи Эжен Неве, милостью Божией и изволением Святого Престола, апостольский администратор Москвы, заявляем о своем вступлении с данного момента во вверенные нам обязанности".

Поблагодарив папу за попечение о благе своих верных чад в России, Неве заявил о лояльности по отношению к правительству и народу России: "Мы не заговорщики. Мы не служим и не хотим служить никакой земной державе, потому что, подобно свя­тому апостолу Павлу, мы — "посланники от имени Христова" (II кор. 5, 20), и только от Его имени. Но, поскольку мы живем среди великого русского народа, радушно принявшего нас в своей стра­не, мы должны быть признательны ему за это и выражаем свою благодарность, присоединяя к ней пожелания мира, процветания и славы. Своими истинными братьями мы считаем русских, связан­ных с нами одной католической верой. Воздавать кесарю кесаре­во, а Божие Богу, любить своих врагов, благословлять проклинаю­щих, делать добро ненавидящим, молиться за тех, кто нам вредит и преследует нас — если предположить, что такие люди найдут­ся, — вот единственная политика, которую мы признаем. Ибо это — политика Евангелия, которая позволяет нам никого не бо­яться и не позволяет никому запугать нас. Возлюбленные, пока­жите не на словах, а на деле, что католики — то есть истинные члены Церкви Христовой — самые мирные, самые честные и са­мые трудолюбивые граждане".

Пока он говорил, делая особый акцент на фразах о защите свободы и репутации католиков, одна из стоявших в церкви жен­щин — говорили, что она коммунистка, — стала записывать его речь; поляки не дали ей продолжить записи, сказав, что в храме следует молиться, а не работать.

6 октября Неве сообщил в Рим о том, как прошла церемония, отметив, что его речь произвела хорошее впечатление на клир и прихожан. Эрбетт передал текст этой речи в Париж, а Неве раздал его своим клирикам. В Могилеве местная газета набросилась на монсеньора Слосканса, напечатав информацию о том, что прибыл молодой "епископчик". Через армянина-католика, направлявшего­ся в Симферополь, Неве передал для монсеньора Фризона посох, митру и другие хранившиеся у г-жи Отт знаки епископского досто­инства.

В том же письме Неве сообщает подробности об о. Дейбнере: "Впервые за три года заключения мужа ГПУ разрешило г-же Дейбнер встретиться с ним в суздальской тюрьме. Они могли видеть­ся с ним в течение четырех дней всего по одному часу! Жена нашла о. Иоанна очень постаревшим и похудевшим, но он полон терпения и мужества. Дейбнер предпочитает оставаться один в камере; ему так удобнее молиться и размышлять. Он переводит богословские труды и пишет много стихов, жалеет, что в тюрьме нет пианино, чтобы положить эти стихи на музыку (он прекрасно играет)".

Первая тревога

Два иезуита в Ленинграде

Эпилог хиротоний

Семейная ссора: взаимоотношения д'Эрбиньи — Кенар

Внимательно следя за событиями в России, о. Жерве хотел любой ценой направить туда других ассумпционистов: генерально­го настоятеля беспокоила та изоляция, в которой оказались в Москве и Макеевке двое его монахов. Но несмотря на многочис­ленные настоятельные просьбы Кэ-д'Орсэ и Эрбетта, Москва отка­залась предоставить въездную визу о. Блуа¹²¹. У опального Иоанна Дейбнера был сын Александр, тоже священник, но с ним Неве дел иметь не хотел. Кенар не успокаивался: может быть, ассумпционистские монахи могли бы попасть в Россию в качестве студентов-русистов или сотрудников канцелярии министерства иностран­ных дел? Не мог ли Эррио увеличить штат французского посоль­ства в Москве хотя бы на одного писаря? Смог же радикал Сарро воспрепятствовать высылке из Турции о. Марсея, назначив его капелланом посольства! Одному Богу ведомо, сколько сотрудни­ков привез с собой в Париж этот Раковский — среди этого бата­льона атташе можно спрятать целую монастырскую общину!

О. Жерве спрашивал у Неве (письмо от 7 января 1927 года) о судьбе Леди и Швайгля — двух иезуитов, которым удалось про­никнуть в Россию (д'Эрбиньи не сказал ему, что оба этих монаха были высланы 24 ноября 1926 года!). Несмотря ни на что, надо было отстаивать интересы конгрегации в России. "Известно ли Вам, что сейчас хотят обыграть римский закон о "supremum dominium" таким образом, что очень легко будет сместить Вас с Вашего места и назначить на него другого?" Координация всех пожертвований, которые собирают в Америке в пользу России и Востока, уже поручена о. Уэлшу. "Он создал бюро, расположенное на двенадцатом этаже, в котором в основном работают греки. Я видел, как они работают: стоит десяток пишущих машинок и все стучат, стучат!.."

О, Кенар желал получать максимум информации о Неве. Однако помимо длинного и обстоятельного письма от самого Неве, д'Эрбиньи передал ему всего четыре строчки, напечатанные на ма­шинке, и еще несколько строк от руки на интересовавшую его тему. К счастью, в марте 1927 года Кенар был назначен советни­ком комиссии "Про Руссиа", где "монсеньор д'Эрбиньи займет высокий пост и куда кроме него входят теперь секретарь конгрега­ции Восточных Церквей кардинал Синсеро, трое прелатов, занима­ющих высокие посты в статс-секретариате и еще трое чином по­ниже,inter quos ego — среди которых я сам".

Эта комиссия, учрежденная Пием XI 20 июня 1925 года и реорганизованная в 1927 году, состояла тогда из секретаря конгре­гации Восточных Церквей кардинала Синсеро (председатель), монсеньора д'Эрбиньи (референт), монсеньера Исайи Пападопулоса, монсеньора Боргонджини Дуки, монсеньера Пиццардо (секретарь по чрезвычайным вопросам) и трех советников — о. Жерве Кенара, о. Кирилла Королевского (о. Шарона) и о. Сергия Веригина. Кенар счел, что его включили в состав комиссии из вежливости. Но Неве понял это по-своему и с тех пор не упускал ни одного случая, чтобы информировать своего генерального настоятеля о событиях в России. Два раза в месяц он присылал ему по дипломатической почте второй экземпляр донесений, которые составлял для д'Эрби­ньи. Если приходилось писать от руки, то он не запечатывал кон­верт, чтобы о. Кенар мог сперва ознакомиться с содержанием по­сланий, а потом уже заклеить конверт и передать его монсеньору д'Эрбиньи. Кроме того, Неве, будучи наделен настоящим литера­турным талантом, писал много личных писем своим друзьям, в которых со всеми подробностями отображал свою жизнь и быт москвичей. Эти письма он пересылал во Францию вместе с офици­альными сообщениями.

О. Кенару, который тоже был большим любителем книг и который никак не мог забыть, что трое его монахов были отстране­ны от работы в Восточном институте после передачи последнего в ведение иезуитов, было весьма неприятно узнавать, что Неве на свой страх и риск входит в расходы, чтобы приобрести книги для д'Эрбиньи и его института. Кенар волновался напрасно: Неве не забывал и о своей конгрегации — именно благодаря ему орден Успения стал обладателем уникального собрания русских книг, ценного не обширностью фондов, а наличием редких, а порой уни­кальных изданий. Труды Неве в этой области не пропали даром: из всех видов экуменизма только один — основанный на серьез­ном изучении истории Православной Церкви, как русской, так и греческой, — принес ощутимые плоды, поскольку был основан не на зыбучих песках эмоций, изменяющихся в зависимости от духа времени.

|<в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|