| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
ЧАСТЬ I
МЛАДШИЙ СЫН
И сказал младший из них отцу: «отче! дай мне следующую мне часть имения». И отец разделил им имение.
По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно.
Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться;
И пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней;
И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему.
Придя же в себя, сказал: «сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода;
Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою
И уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих».
Встал и пошел к отцу своему (Лк 15:12-20).
1. РЕМБРАНДТ И МЛАДШИЙ СЫН
«Возвращение блудного сына» Рембрандт написал на закате своей жизни. Скорее всего, это была одна из последних его работ. Чем больше я читал об этой картине, чем дольше я созерцал ее, тем вернее она представлялась мне окончательным подведением итога бурной и исполненной страданий жизни. «Блудный сын», как и незавершенная работа «Симеон и младенец Иисус», становится отражением внутреннего мира художника. В этом восприятии теснейшим образом переплелись физическая слепота и проникновенное духовное видение. То, как старец Симеон держит беспокойное дитя, и то, как пожилой отец обнимает своего истощенного сына, отражает особое внутреннее видение, вызывающее в памяти слова Иисуса, обращенные к его ученикам: «блаженны очи, видящие то, что вы видите!» (Лк 10:23) Непостижимый свет наполняет и Симеона, и отца возвратившегося сына. Свет, в котором они видят окружающее. Этот внутренний, глубоко скрытый свет является источником красоты, всепроницающей и исполненной любви.
Однако этот внутренний свет не был знаком художнику в течение очень долгого времени. Многие годы он оставался для Рембрандта недостижимым. Лишь постепенно, преодолевая мучительные страдания, мастер приходит к познанию этого света внутри себя посредством себя в персонажах своих произведений. Перед тем как стать подобным отцу, Рембрандт долгое время был тем самым гордым молодым человеком, который, «собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение своё, живя распутно» (Лк15:13).
Когда мы смотрим на исполненные душевной глубины автопортреты, написанные Рембрандтом на закате его жизни и содержащие в себе объяснение того, каким образом художник обрел способность изобразить излучающих свет пожилого отца и старца Симеона, мы не должны забывать, что в молодости Рембрандт сам обладал всеми чертами «блудного сына»: он был дерзок, самоуверен, склонен к мотовству и плотским удовольствиям и очень высокомерен. В возрасте тридцати лет он изобразил себя со своей женой Саскией, и на картине мы видим пропащего сына в интерьере какого-то борделя. Пьяненький, с полуоткрытым ртом и похотливыми глазками, он с презрением посматривает на тех, кто стоит перед портретом, как бы говоря при этом: «Но разве это не здорово?!» В его правой руке наполовину пустой бокал, а левой он обнимает за талию девушку с не менее сладострастным, чем у него самого, взглядом. Длинные кудрявые волосы Рембрандта, его бархатная, украшенная пышным белым пером шляпа, шпага с позолоченным эфесом в кожаных ножнах не оставляют нам сомнений о намерениях предающейся веселью пары. А раздвинутая портьера в правом верхнем углу картины наводит зрителя на мысль о борделях в знаменитом амстердамском квартале красных фонарей. Пристально глядя на этот полный чувственности автопортрет молодого Рембрандта - «блудного сына», я с трудом могу поверить в то, что это тот самый человек, который тридцать лет спустя изобразит себя со взглядом, проникающим в самые глубины таинства жизни.
И все же все биографы описывают молодого Рембрандта как гордеца, убежденного в своей гениальности и стремящегося познать в этой жизни все, что способен предложить ему мир; экстраверта, любящего роскошь и равнодушного к окружающим его людям. Несомненно и то, что одной из важнейших забот в жизни Рембрандта были деньги. Он много зарабатывал, много тратил и много терял. Значительная часть его энергии ушла на затяжные судебные разбирательства, связанные с банкротством. Автопортреты, написанные художником на стыке двадцати - тридцатилетнего возраста, изображают Рембрандта жадным до славы и почестей, в экстравагантных костюмах, с золотыми цепочками, в заморских шляпах, беретах, шлемах и тюрбанах. Такая склонность к вычурным и тщательно продуманным костюмам в значительной мере объясняется вполне естественным желанием художника совершенствовать свое изобразительное мастерство и демонстрировать его зрителям, но в этом проявляется и надменный характер автора, далекого от стремления доставить удовольствие заказчикам своих картин.
Короткий период успеха, популярности и материального благополучия сменился тяжелыми временами бедствий, горестей и неудач. Если суммировать все несчастья, обрушившиеся на Рембрандта, получится ужасающая картина. И сходство со страданиями, постигшими «блудного сына», будет очень велико. После кончины сына художника Румбартуса в 1635 году, его первой дочери Корнелии в 1638 и второй дочери, также получившей имя Корнелия, в 1640, настал черед горячо любимой, обожаемой супруги Рембрандта Саскии - она умерла в 1642 году. Рембрандт остался один с девятимесячным сыном Титусом. После кончины Саскии жизнь художника была по-прежнему отмечена бесчисленными трудностями и страданиями. Очень неудачно сложились у него отношения с няней Титуса - Гиртией Диркс, в результате судебных разбирательств Гиртия была помещена в богадельню. Более прочным оказался союз художника с Хендрикье Стоффелс. Она родила ему сына, который умер в 1652 году, и дочь Корнелию - единственную из детей Рембрандта, которой довелось пережить своего отца.
В те годы популярность Рембрандта как художника пошла на убыль, даже несмотря на то, что некоторые коллекционеры и критики по-прежнему признавали в нем одного из величайших живописцев своего времени. Финансовые затруднения, с которыми он сталкивался, были столь серьезны, что в 1656 году Рембрандт был объявлен неплатежеспособным и под угрозой банкротства был вынужден отписать кредиторам все свое состояние. Собственные картины Рембрандта и полотна других художников, принадлежащая ему богатая коллекция антиквариата, дом в Амстердаме вместе с мебелью - все было продано на аукционах в 1657 - 1б58 годах.
Хотя Рембрандт так никогда полностью и не освободится от долгов и преследований кредиторов, все же, переступив пятидесятилетний порог своей жизни, он сможет найти в ней свою, пусть и очень небольшую, долю умиротворения. Всевозрастающая теплота и внутренняя, душевная глубина, свойственные произведениям художника, написанным в этот период, свидетельствуют о том, что многочисленные разочарования не ожесточили Рембрандта. Напротив, они оказали очищающее воздействие на его мировоззрение. Якоб Розенберг пишет: «Он стал более проницательно смотреть на человека и природу, не отвлекаясь на внешнее великолепие и декоративную сценичность». В 1663 году умирает Хендрикье, а спустя пять лет женится, а затем умирает его любимый сын Титус. К моменту своей кончины в 1663 году Рембрандт был уже бедным, одиноким человеком. В живых тогда оставались лишь его дочь Корнелия, приемная дочь Магдалена ван Лоо и внучка Тиция.
Когда я смотрю на блудного сына, преклонившего колени перед своим отцом и опустившего голову на его грудь, я не могу при этом не видеть когда-то уверенного в себе и почитаемого художника, пришедшего к осознанию того мучительного факта, что вся слава, добытая им, оказалась пустым тщеславием. И вместо богатых костюмов, в которых в интерьере злачных мест изображал себя молодой Рембрандт, его истощенное тело покрывает лишь дырявай халат, а сандалии, в которых он ходил до сих пор, уже изношены до крайней степени.
Поднимая взгляд с кающегося сына на исполненного сострадания отца, мы видим, что внутренний свет мудрости пожилого человека пришел на смену яркому блеску золотых цепочек, доспехов, шлемов, свету, исходящему от свечей и скрытых за сценой светильников. От славы, совращающей на еще более настойчивые поиски богатства и признания, сделан шаг к славе, глубоко сокрытой в человеческой душе и превосходящей саму смерть.
2. МЛАДШИЙ СЫН УХОДИТ
И сказал младший из них отцу: «отче! дай мне следующую мне часть имения». И отец разделил им имение.
По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону... (Лк 15:12-13).
Полное отторжение
Как уже было сказано, полное название картины Рембрандта звучит так: «Возвращение блудного сына». Само понятие «возвращение» подразумевает предшествовавший ему уход. Возвращение - это появление дома после того, как дом уже был оставлен, это возвращение после расставания. Отец, радушно встречающий своего сына, так счастлив, потому что его сын «был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк 15:32). Великая радость по поводу возвращения утраченного сына скрывает великую печаль о том, что перед этим он уходил из дома. Находка предполагает потерю, и за возвращением скрывается предшествовавший ему уход. Наблюдая за наполненным любовью и радостью возвращением, попробуем представить, какие печальные события предшествовали этому. И лишь набравшись мужества познать всю глубину того, что означает уход из дома, мы можем получить верное представление о значении этого возвращения. Приглушенные желто-коричневые тона одежды сына выглядят красиво, лишь находясь в великой гармонии с красным цветом плаща, в который облачен отец, и правда в том, что сын одет в лохмотья, выдающие, какие страшные невзгоды выпали на его долю. Сломленный человек красив лишь в объятиях того, кто полон сострадания, но в этом не будет иной красоты, кроме той, источником которой является сострадание себе.
Для того чтобы понять, в чем состоит тайна сострадания, мы должны взглянуть на ту действительность, которая вызывает сострадание к жизни. Уходя, сын сказал отцу: «Дай мне следующую мне часть имения». Затем он собрал все полученное и ушел. Евангелист Лука рассказывает об этом столь просто и буднично, что нам трудно себе представить, насколько неслыханным был этот поступок: оскорбительным, враждебным, полностью отторгающим почитаемые традиции того времени. Кеннет Бэйли в своем проникновенном толковании притчи, пересказанной св. Лукой, объясняет нам, что уход сына из дома был равноценен пожеланию смерти собственному отцу. Бэйли пишет:
«На протяжении пятнадцати лет я спрашивал самых различных людей, живущих в регионе, простирающемся от Марокко до Индии и от Турции до Судана, что означает требование сына получить свою долю наследства при еще живом отце. Ответ был всегда совершенно одинаков... разговор получался примерно такой:
- Поступал ли кто-либо так в вашей деревне?
- Никогда!
- Мог ли кто-нибудь выступать с подобным требованием?
- Это невозможно!
- А если бы кто-нибудь так сделал, что бы из этого вышло?
- Отец, конечно, побил бы его!
- Почему?
- Такое требование означает, что он желает своему отцу смерти».
Бэйли обращает внимание на то, что сын не просто настаивает на разделении наследства, но и желает получить право пользования своей частью. «После завещания всей собственности сыну у отца остается право получать доход с этой собственности... до тех пор, пока он жив. В данном случае сын получает (а подразумевается, что он предварительно этого требует) в свое распоряжение то, на что он до смерти своего отца не имеет никакого права. Оба этих требования подразумевают одно: «Отец, я не в силах дождаться того момента, пока ты умрешь».
Таким образом, «уход» сына представляет собой куда более враждебное действие, чем это может показаться на первый взгляд. Это есть бессердечное отторжение того дома, где он был рожден и вскормлен, и разрыв с традицией, наиболее почитаемой тем обществом, частью которого он является. Когда св. Лука пишет: «...пошел в дальнюю сторону» (Лк 15:13), он сообщает нам о чем-то более существенном, чем о желании молодого человека посмотреть мир. Речь идет о решительном отказе от того образа жизни, мышления и поведения, который передавался из поколения в поколение и был завещан ему. Это больше, чем проявление неуважения, это предательство самых почитаемых ценностей семьи и общества. «Дальняя сторона» - это мир, где пренебрегают тем, что дома почитают как священное.
Такое объяснение мне представляется очень важным не только потому, что оно дает точный исторический контекст притчи, но и, прежде всего, поскольку оно призывает меня найти «блудного сына» в самом себе. На первый взгляд в моей жизни трудно обнаружить пример столь открытого бунтарства. Я не представляю себя отрицающим ценности, доставшиеся мне по наследству. Но более тщательный анализ того, как я тем или иным образом предпочитал «дальнюю сторону» своему родному дому, с легкостью позволяет мне обнаружить в себе «блудного сына». «Уход из дома» в сфере духовной не имеет ничего общего с тем чисто материальным обстоятельством, что большую часть своей жизни я провел вдали от моей любимой Голландии.
Притча о блудном сыне как никакая другая история, описанная в Евангелии, выражает безграничность божественной любви и сострадания. И когда я мысленно представляю себя на месте героя этой притчи, пребывающего в свете этой божественной любви, мне становится мучительно больно от сознания, что уход из дома намного ближе моему духовному опыту, чем я мог бы подумать.
На картине Рембрандта, изображающей встречу отцом своего сына, нет почти никакого физического движения. В отличие от полной динамики гравюры этого же автора, созданной в 1636 году, на которой отец устремляется навстречу сыну и сын бросается к ногам отца, представленное в Эрмитаже полотно, написанное почти на тридцать лет позже, представляет собой абсолютно статичную сцену. Отец, обнимающий сына, как бы олицетворяет вечное благословение, а сын, опустивший голову на грудь своего отца, - бесконечное смирение. Как пишет Кристиан Тюмпель, «в неподвижности этой композиции мгновение понимания и прощения длится целую вечность. Это мгновение, в котором замерли отец и сын, говорит о чем-то непреходящем, что существует в вечности». Якобу Розенбергу удалось очень удачно выразить эту же мысль: «Фигуры отца и сына внешне недвижимы, все движение происходит внутри них... в этой истории рассказывается не о человеческой любви земного отца... то, о чем здесь говорится и что представлено на этом изображении, есть божественная любовь и милость, обладающие силой преображения смерти в жизнь».
Глухота к голосу любви
Уход из дома, таким образом, представляет собой большее, чем просто событие, произошедшее в жизни и привязанное к определенному времени и месту. Это есть отрицание той духовной реальности, что я принадлежу Богу каждой частью моего существа, что меня хранят вечные объятия Бога, что я действительно создан руками Бога и пребываю под сенью его ладоней. Уход из дома означает отказ признать ту истину, что Бог «устроил внутренности мои, и соткал меня во чреве матери моей» (Пс 138:13). Уходя из дома, мы живем так, как будто дома у нас никогда не было, и мы стремимся найти его.
Дом - это центр моего существа, где я могу слышать голос, произносящий такие слова: «Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» (Лк 3:22), тот самый голос, что вызвал к жизни Адама и обращался к Иисусу, второму Адаму; тот самый голос, который обращается ко всем детям Бога и наделяет их свободой жить в мире, полном тьмы, оставаясь при этом в лучах света. Мне знаком этот голос. Он обращался ко мне в прошлом и продолжает говорить со мной сейчас. Это никогда не прерывающийся голос любви, взывающий из вечности и порождающий жизнь и любовь везде, где можно слышать его. Когда я слышу этот голос, я знаю, что нахожусь дома, что со мной Бог и мне нечего бояться. Как возлюбленный сын Небесного Отца, «если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла» (Пс 22:4). Как возлюбленный сын я в силах «больных исцелять, прокаженных очищать, мертвых воскрешать, бесов изгонять». «Даром получая», я могу «даром давать» (см. Мф 10:8). Как возлюбленный сын я могу противостоять, утешать, увещевать и поддерживать, не боясь быть отвергнутым и могу не спрашивая подтверждения своих полномочий. Как возлюбленный сын я могу подвергаться гонениям и не мечтать об отмщении, быть награжден и не использовать эту награду в качестве подтверждения моей божественности. Как возлюбленный сын я могу подвергнуться пыткам и быть убитым, не сомневаясь в том, что любовь, обращенная ко мне, сильнее смерти. Как возлюбленный сын я свободен жить и давать жизнь, свободен также и умереть, отдавая жизнь. Благодаря Иисусу я знаю, что это тот же самый голос, который обращался к нему на реке Иордан и на горе Фавор. Благодаря Ему я знаю, что точно так же, как и у него, у меня есть дом и Отец. Молясь Отцу за своих учеников, Он говорит: «Они не от мира, как и Я не от мира. Освяти их истиною Твоею: слово Твое есть истина. Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир; и за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною» (Ин 17:16-19). В этих словах содержится указание на то, где находится мое настоящее жилище, моя хижина, мой настоящий дом. Вера -это не знающая сомнений убежденность в том, что мой дом всегда был там и всегда там будет. Ладони отца застыли на плечах блудного сына в вечном божественном благословении: «Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» (Лк 3:22).
И все же раз за разом я покидаю дом. Ускользая из благословляющих меня рук, я убегаю в дальние страны в поисках любви! В этом состоит великая трагедия моей жизни и жизней столь многих из тех, с кем мне доводится встречаться на этом пути. Каким-то образом я становлюсь глух к голосу, который называет меня возлюбленным сыном, покидаю то единственное место, где я могу его слышать, и ухожу, отчаянно надеясь найти где-нибудь то, что мне уже не удается найти дома.
Поначалу это кажется просто невероятным. Почему я покидаю то место, где я могу слышать все, что мне необходимо слышать? Чем больше я размышляю над этим вопросом, тем лучше я понимаю, что голос истинной любви очень мягок и нежен и он говорит со мной в самых потаенных местах моего существа. Не будучи громок, он насильно не приковывает к себе внимание. Это голос почти слепого отца, пролившего немало слез и пережившего множество смертей. Этот голос могут услышать лишь те, кто позволит к себе прикоснуться.
Чувствовать прикосновение благословляющих рук Бога есть то же самое, что слышать голос, называющий тебя возлюбленным сыном. Это стало очевидно для пророка Илии. Илия стоял на горе и ждал встречи с Богом. Вначале налетел ураган, но Бог не был ураганом. Затем случилось землетрясение, но Бог не был землетрясением. Затем последовал огонь, но Бог не был огнем. В конце концов, явилось что-то очень нежное, что некоторые назвали легким ветерком, а другие тихим голосом. Когда Илия это почувствовал, он закрыл свое лицо, ибо знал, что находится в присутствии Бога. И в этой божественной нежности голос был прикосновением и прикосновение было голосом.
Множество других голосов, громких и щедрых на обещания, соблазняют нас. Они говорят: «Иди и докажи, что ты чего-то стоишь». Вскоре после того как Иисус услышал голос, назвавший Его возлюбленным Сыном, Он был направлен в пустыню, чтобы он мог услышать эти, другие, голоса. Они убеждали его доказать, что Он действительно достоин любви, став преуспевающим, знаменитым и могущественным. Мне эти голоса тоже знакомы. Они всегда рядом, они умеют добраться до самых укромных уголков моей души, туда, где я ставлю под сомнение свое богоподобие и выражаю неуверенность в ценности собственной личности. Они утверждают, что я могу заслужить любовь лишь тяжелым трудом и целенаправленными усилиями. Они хотят, чтобы я доказал себе и окружающим, что я достоин любви, и непрерывно подталкивают меня делать все возможное, чтобы заслужить признание этого. Они громогласно отвергают ту истину, что любовь - это бесплатный дар. Я покидаю свой дом всякий раз, когда перестаю верить голосу, называющему меня возлюбленным сыном, и иду на поводу у тех голосов, которые предлагают мне различными путями добиться столь желанной любви.
Я слышу эти голоса с той поры, когда у меня появилась способность слышать, и до сих пор они не оставляют меня. Они раздавались из уст моих родителей, друзей, учителей и коллег, но чаще всего их можно услышать от окружающих нас средств массовой информации. Они говорят: «Покажи, что ты хороший мальчик. Ты должен быть лучше своего товарища! Какие у тебя оценки? Ты должен закончить школу! Надеюсь, ты этого добьешься! С кем ты общаешься? И ты водишь дружбу с такими людьми? Эти награды - лучшее подтверждение того, какой ты хороший игрок! Не показывай свою слабость, этим могут воспользоваться! А ты обеспечил свою старость? Стоит тебе стать нетрудоспособным, и люди утратят всякий интерес к тебе! После смерти о тебе никто и не вспомнит!»
Такие вопросы и советы вполне безобидны до тех пор, пока я нахожусь в контакте с тем голосом, что называет меня возлюбленным сыном. Родители, друзья, учителя и даже те, кто обращается ко мне через средства массовой коммуникации, как правило, вполне искренни в своей заботе. Они делают правильные предупреждения и дают разумные советы. Их слова, по сути, являются ограниченным человеческим проявлением безграничной божественной любви. Но стоит лишь забыть о голосе, выражающем изначальную и безусловную любовь, как эти невинные наставления начинают довлеть над моей жизнью и с легкостью заманивают меня в «дальнюю сторону». И нетрудно понять, когда это происходит. Гнев, обида, ревность, жажда мести, похоть, жадность, стремление к соперничеству и противоборству - вот верные признаки того, что я покинул свой дом. И все это происходит очень быстро. Внимательное и постоянное наблюдение за тем, что творится в моем сознании, говорит о том, что в течение дня лишь несколько крайне немногочисленных мгновений я действительно нахожусь вне власти этих темных чувств, стремлений и побуждений.
Даже хорошо зная о существовании этой старой ловушки, я постоянно попадаю в нее и начинаю удивляться, почему кто-то обидел меня, отказал мне в чем-то, не обратил на меня внимания. Не понимая, что происходит, я предаюсь мрачным раздумьям о чужих успехах, собственном одиночестве и о том, как мир несправедлив ко мне. Несмотря на все мои сознательные усилия, я часто ловлю себя на том, что мечтаю стать богатым, могущественным и знаменитым. Подобные игры ума отражают всю хрупкость моей веры в то, что я - возлюбленный сын и во мне пребывает благоволение Бога. Я так боюсь стать нелюбимым, виноватым, отодвинутым на второй план, никем не замечаемым и не уважаемым, подверженным гонениям и, наконец, убитым, что я постоянно разрабатываю планы, как защитить себя и тем самым завоевать ту любовь, в которой я нуждаюсь и которую я, по моему мнению, заслуживаю. Поступая так, я все дальше ухожу из отчего дома, предпочитая блуждать в «дальней стороне».
Поиски там, где найти невозможно
Вопрос стоит так: «Кому я принадлежу? Богу или миру?» Большинство из моих ежедневных занятий указывают на то, что я принадлежу миру в большей степени, чем Богу. Малейшая критика выводит меня из себя, любой отказ ввергает в уныние. Всякая похвала приносит радость, а малейший успех возбуждает. Меня очень легко возвысить и не менее легко унизить. Часто я бываю подобен маленькой лодке в океане, всецело отданной на волю волн. Все свое время и энергию я трачу на то, чтобы сохранить подобие равновесия, не перевернуться и не пойти на дно. Это говорит о том, что фактически вся моя жизнь представляет собой борьбу за выживание: это не священная битва, но не знающая покоя борьба, причина которой коренится в ложном представлении о том, что мир властвует надо мной.
До тех пор пока я продолжаю носиться с вопросами: «А вы любите меня? Действительно ли вы меня любите?», голоса мира приковывают к себе все мое внимание и я оказываюсь в состоянии настоящего рабства, ибо в ответах, которые дает мне мир, всегда присутствует частица «если». Мир говорит: «Да, я люблю тебя, если ты красив, умен и богат. Я люблю тебя, если у тебя есть хорошее образование, хорошая работа и нужные связи. Я люблю тебя, если ты много производишь, много продаешь и много покупаешь». Бесконечные «если» скрыты в мирской любви. Эти «если» закабаляют меня, поскольку невозможно на каждое из них найти положительный ответ. Любовь со стороны мира всегда обставлена условиями. До тех пор пока я пытаюсь найти свое подлинное «я» в мире условной любви, я буду болтаться на крючке у этого мира, буду продолжать добиваться своего, сталкиваться с неудачами, а затем начинать все сначала. Мир воспитывает в нас пагубные поведенческие установки, поскольку на самом деле то, что он предлагает, не способно удовлетворить наиболее глубинные устремления моего сердца.
«Пагубные поведенческие установки», наверное, то словосочетание, которое лучше всего объясняет причины всеобщего чувства потерянности, буквально пропитывающего современное общество. Благодаря этим установкам мы так цепляемся за то, что в мире считается ключевыми условиями самореализации: накопление богатства и достижение власти; обретение социального статуса и уважения окружающих; чрезмерное потребление пищи и напитков; стремление к сексуальному удовлетворению, сводящее на нет разницу между похотью и любовью. Эти установки порождают завышенные ожидания, по своей природе не соответствующие нашим глубочайшим потребностям. И пока мы блуждаем среди иллюзий, порождаемых миром, мы обречены на тщетные поиски «дальней стороны», результатом которых становятся бесчисленные разочарования, в то время как наше подлинное «я» пребывает в забвении. И мы все дальше уходим от дома нашего Отца. Жизнь, в основе которой лежат пагубные поведенческие установки, - это жизнь, проведенная в «дальней стороне». Наши мольбы о спасении вызваны именно такой жизнью.
Я становлюсь «блудным сыном» всегда, когда отправляюсь на поиски безусловной любви туда, где ее найти невозможно. Почему я все-таки не замечаю то место, где пребывает подлинная любовь, и продолжаю свои поиски где угодно? Почему я по-прежнему ухожу из дома, в то время как мой Отец, Бог, называет меня возлюбленным сыном? Я не перестаю удивляться тому, как, принимая дары, данные мне Богом - здоровье, интеллектуальный и психический потенциал, - я продолжаю использовать их для того, чтобы производить впечатление на окружающих, доказывать свое право на их уважение и поддержку, бороться за всевозможные награды, вместо того чтобы совершенствовать и развивать их во славу Господа. Да, это тот багаж, который я столь часто беру с собой в «дальнюю сторону», используя предоставленные мне Богом Дары для служения миру, которому их подлинная ценность неведома. Выглядит это так, как будто я стремлюсь доказать себе и всему моему миру, что не нуждаюсь в любви Бога, могу сам устроить свою жизнь и желаю быть полностью независимым. За всем этим стоит великий бунт, решительное «нет» отцовской любви и невысказанное вслух проклятие: «Я желаю твоей смерти». Сказав «нет», «блудный сын» уподобился Адаму, первым совершившему акт неповиновения и отвержения Бога, любовь Которого стала причиной нашего появления на свет и последующего существования. Из-за этого неповиновения мы оказались изгнаны из райского сада и оторваны от древа жизни. Это тот бунт, в результате которого я бесцельно провожу свою жизнь в «дальней стороне».
Глядя на то как Рембрандт изобразил сцену возвращения младшего сына, я теперь вижу, что происходящее на этой картине выходит далеко за рамки исполненной сострадания встречи непутевого наследника. Здесь мы видим великое событие - завершение великого бунта. Адам и все его потомки, принявшие участие в этом бунте, получают прощение. Восстановлено изначальное благословение, в силу которого Адаму была дана вечная жизнь. И теперь я вижу, что эти руки были всегда протянуты вперед, даже тогда, когда рядом не было плеч, на которые их можно было положить. Бог никогда не убирал Своих рук, никогда не отказывался от Своего благословения, никогда не прекращал считать Своего Сына «возлюбленным». Но Отец не мог заставить Своего Сына остаться дома. Он не мог силой навязывать любовь Своему «возлюбленному Сыну». И отпустил Его на свободу, даже зная о том, какие страдания это причинит и Сыну, и Ему Самому. Именно любовь не позволила Ему оставить Сына дома любой ценой. Именно в силу любви Он позволил Сыну самому выбирать Свою жизнь, даже несмотря на опасение, что Он может ее утратить.
Здесь раскрывается тайна моей жизни. Меня любят настолько сильно, что дают мне свободу уйти из дома. С самого начала мне дано благословение. Я же ушел и продолжаю уходить все дальше. Но Отец всегда ждет меня, протягивает руки, чтобы вновь обнять меня и снова прошептать мне на ухо: «Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» (Лк 3:22).
3. ВОЗВРАЩЕНИЕ МЛАДШЕГО СЫНА
... и там расточил имение свое, живя распутно.
Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться;
И пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней;
И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему.
Придя же в себя, сказал: «сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода;
Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою
И уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих».
Встал и пошел к отцу своему (Лк 15:13-20).
Потерянный
Молодой человек, получивший поддержку и благословение своего отца, на самом деле глубоко несчастлив. Он гордо ушел из дома, у него было много денег, и он был полон решимости провести жизнь вдали от отца и своей общины. Он возвратился ни с чем: деньги, здоровье, честь, самоуважение, репутация - все было утрачено.
Картина Рембрандта не оставляет у нас сомнений в том, что молодой человек оказался в очень тяжелом положении. Его голова обрита, на ней больше не развеваются те длинные кудри, с которыми изображал себя - гордого, дерзкого блудного сына, загулявшего в борделе, - молодой Рембрандт. Теперь голова обрита, как у заключенного, утратившего свое имя и получившего взамен номер. Когда у человека обривают голову - в тюрьме или в армии, во время различных ритуалов или при помещении в концентрационный лагерь, - его лишают индивидуальности. Отец и высокий мужчина, наблюдающий за происходящим, одеты в широкие красные плащи, что подчеркивает их достоинство и статус. На стоящем на коленях сыне рваный желто-коричневый халат. Он лишь прикрывает изможденное, утратившее последние силы тело. Подошвы его ног указывают на долгие и унизительные странствия. Левая стопа, выскользнувшая из стоптанной сандалии, испещрена шрамами, правая, лишь частично закрываемая порванной сандалией, также свидетельствует о страданиях и нищете. У этого человека ничего нет... за исключением одного - кинжала. Кинжал на поясе остается единственным знаком благородного происхождения и сохранившегося достоинства. Даже подвергаясь унижениям, он стремился не забывать, чей он сын. Иначе он бы продал эту ценную вещь - последнее, что свидетельствует о его происхождении. И этот кинжал изображен здесь для того, чтобы показать нам, что, хотя молодой человек вернулся нищим, изгоем, он, тем не менее, не забыл, что является сыном своего отца. Он помнит о своем происхождении, дорожит им, и это заставляет его вернуться.
Перед нами человек, ушедший на чужбину и потерявший все, что он имел. И мы видим его опустошенность, униженность и признание собственного поражения. Тот, кто был так похож на своего отца, теперь не может сравниться даже с отцовскими работниками. Он стал подобен рабу.
Что приключилось с сыном в «дальней стороне»? Если оставить в стороне все материальные и физические обстоятельства, как отразился в душе сына его уход из дома? Нетрудно представить себе последовательность произошедших событий. Чем больше я удаляюсь от Бога, чем слабее моя способность слышать голос, называющий меня возлюбленным сыном, и чем реже я слышу этот голос, тем больше я погружаюсь в пучину мирских страстей и сильнее запутываюсь в коварных сетях мира.
Вот как это может происходить: я утрачиваю уверенность в том, что имею надежный дом, и замечаю, что есть люди, у которых дела идут лучше, чем у меня. Я стремлюсь догнать их. Изо всех сил я пытаюсь понравиться, добиться успеха и известности. Если у меня ничего не получается, я начинаю испытывать зависть и ненависть к тем, кто удачливее меня. Если же я добьюсь успеха, то мне придется иметь дело с завистью и ненавистью окружающих уже по отношению к себе. В таком случае мой удел - бдительность и оборона занятых позиций, растущее беспокойство по поводу того, что недополучу то, к чему так сильно стремлюсь, или потеряю то, что уже имею. Окончательно запутавшись в этом клубке потребностей и желаний, я перестаю понимать причины собственных поступков. Я начинаю чувствовать себя жертвой того, что меня окружает, и перестаю доверять людям. Будучи постоянно начеку, я утрачиваю свою внутреннюю свободу и начинаю делить людей на тех, кто «за», и тех, кто «против» меня. Я уже сомневаюсь в искренности отношения ко мне со стороны окружающих. Я начинаю искать подтверждения своим подозрениям. Нахожу их везде, где можно, и говорю: «Никому нельзя верить». Затем я спрашиваю, любит ли меня хоть кто-нибудь. Мир вокруг меня становится мрачен, а сердце изнывает от растущей тяжести. Переживания переполняют меня. Жизнь утрачивает смысл. Моя душа потеряна.
Младший сын познал всю горечь состояния полного одиночества, когда никто из окружающих не проявлял к нему ни малейшего интереса. На него обращали внимание лишь до тех пор, пока он мог хоть чем-то быть полезен. Он просто перестал существовать для других людей, когда у него не осталось денег, чтобы тратить, и подарков, чтобы дарить. Мне трудно себе представить, каково быть совсем чужим для окружающих, тем, кому ни одна живая душа не окажет признания. Подлинное одиночество наступает тогда, когда мы утрачиваем все, что у нас было общего с другими людьми. И когда никто не хотел давать ему даже ту пищу, которую получали свиньи, младший сын понял, что окружающие просто отказываются признать в нем подобное себе человеческое существо. Мы не всегда отдаем себе отчет, в какой степени мы зависим от самого факта подобного признания. Одинаковые происхождение, образование, общие история, религия, сходное видение мира; общие знакомые, одинаковые традиции и единый образ жизни; один возраст и одна профессия - все это может служить основой для такого признания. Когда я знакомлюсь с новым для меня человеком, то всегда стремлюсь найти что-нибудь общее с ним. Это вполне естественное и даже неосознаваемое стремление. Когда я говорю: «Я из Голландии», мне, как правило, отвечают: «Да, я бывал там», или «У меня там живет друг», или же «А, это там, где ветряные мельницы, тюльпаны и деревянные башмаки!»
Какой бы ни была реакция, ее подоплекой всегда оказывается совместное стремление найти нечто, что нас связывает. Чем меньше мы находим между собой общего, тем труднее нам быть вместе и тем выше степень взаимного отчуждения. Когда язык окружающих мне не знаком и их нравы чужды для меня, когда я не понимаю их образа жизни и не разбираюсь в их религии, обрядах и искусстве, когда я даже не знаю, что и как у них принято есть... то я чувствую себя чужим и потерянным.
Когда люди перестали видеть в младшем сыне себе подобного, он почувствовал всю глубину своего отчуждения и пережил величайшее одиночество, которое только может испытать человек. Он был действительно потерянным, и это ощущение собственной никчемности вернуло его к жизни. Он был потрясен осознанием своего полного отчуждения и внезапно понял, что вступил на путь, ведущий к смерти. Он оказался оторван от всех источников жизни - семьи, друзей, знакомых, своей общины, он остался даже без пищи и был вынужден признать, что смерть будет для него последним шагом. Перед его глазами предстал весь избранный им жизненный путь; он понял, что сам выбрал себе смерть и что следующим этапом этого пути будет полное самоуничтожение.
Что же помогло ему в этот переломный момент сделать свой выбор в пользу жизни? То, что ему удалось обнаружить в самых потаенных глубинах собственного существа.
Сын отца своего
Что бы он ни утратил - деньги, друзей, репутацию, самоуважение, радость жизни и внутреннюю умиротворенность - что-то одно из этого или все сразу, - он, тем не менее, остался сыном своего отца. И он сказал себе: «сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих» (Лк 15:17-19). С этими идущими от самого сердца словами он смог вернуться, покинуть «дальнюю сторону» и отправиться домой.
Весь смысл этого возвращения младшего сына заключен в словах: «отче! Я уже недостоин называться сыном твоим» (Лк 15: 18-19). С одной стороны, младший сын понимает, что он утратил свое сыновнее достоинство, но с другой - само чувство утраченного достоинства указывает ему на то, что он является сыном своего отца, поскольку наделен достоинством, которое может утратить.
Младший сын возвращается домой и стремится восстановить свое положение в качестве сына, несмотря на то, что достоинство, являвшееся неотъемлемой принадлежностью этого статуса, уже было им утрачено. Да, он действительно потерял все черты своей индивидуальности. Он разрушил все основания своего права называться сыном. Если посмотреть на прошлое блудного сына, то окажется, что он утратил саму почву, на которой произрастало его существо. И когда он обнаружил, что мечтает о том, чтобы с ним обходились так же, как со свиньями, он, осознал, что он все-таки не свинья, а человек, сын своего отца. Это осознание легло в основу его выбора в пользу жизни, а не смерти. И когда он вновь ощутил связь со своим происхождением, он оказался способен услышать едва доносящийся до него голос, называющий его возлюбленным сыном, и почувствовать пока еще очень далекое от него прикосновение, несущее в себе благословение. Это осознание и уверенность, хотя и едва ощутимая, в том, что отец любит его, придали молодому человеку силы заново вспомнить о своих сыновних правах, несмотря на то, что все основания для этого уже были утрачены.
Несколько лет назад я сам оказался перед выбором: вернуться или не вернуться. Роман, поначалу казавшийся исполненным столь многих радужных обещаний, все больше удалял меня от дома и в результате окончательно завладел мной. Для поддержания столь важных для меня отношений я фактически расточил все духовные богатства, переданные мне моим отцом. Я уже не чувствовал в себе сил даже на молитву. Я потерял интерес к работе, все труднее становилось уделять внимание окружающим меня людям. Осознавая всю разрушительную силу своих помыслов и поступков, я, тем не менее, следовал велению своего охваченного страстью сердца, направлявшего меня на ложный путь борьбы за обладание призрачным чувством собственной ценности и достоинства.
В конце концов, от романа остались лишь осколки, и мне пришлось делать выбор: продолжать разрушать себя или поверить в то, что любовь, к которой я так стремился, действительно существует, а значит, я должен возвратиться домой! Голос, тихий как шепот, говорил мне, что ни один человек на свете не способен подарить мне ту любовь, которой я жаждал; ни дружба, ни самые близкие отношения, ни общество никогда не будут в силах помочь моему своенравному сердцу в его наиболее существенных устремлениях. Этот голос мягко, но настойчиво указывал мне на мое призвание, на те обязательства, которые изначально на меня возложены, на те дары, которые я получил в доме своего отца. Этот голос называл меня «сыном».
Горечь от состоявшегося разрыва была настолько сильна, что мне было очень трудно, казалось, почти невозможно, поверить этому голосу. Но друзья, видя мое отчаяние, помогли мне преодолеть мою боль и поверить в то, что у меня есть дом, где меня всегда ждут. В конце концов, я решил не растрачивать свои силы попусту и отправился туда, где мог побыть в одиночестве. Там, будучи предоставлен своим мыслям, я начал медленно, порой неуверенно, продвигаться к дому. Я все более отчетливо слышал голос, произносящий слова: «Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» (Лк 3:22).
В результате этого болезненного, но обнадеживающего опыта я оказался в самой гуще духовной борьбы, где мне предстояло сделать правильный выбор. Слово Божье гласит: «жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты... любил Господа, Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему» (Втор 30:19-20). Это и в самом деле вопрос жизни и смерти. Что мы выбираем, безверие ли мира, ставшего тюрьмой для нас, или свободу, которой мы обладаем, будучи детьми Господа? Мы должны сделать выбор.
Иуда предал Иисуса. Петр отказывался от Иисуса. И тот и другой - потерянные сыновья. Иуда не смог жить с тем, что он по-прежнему сын Божий; и он повесился. Петр, в отчаянии и в слезах, возвратился; он помнил, чей он сын. Иуда выбрал смерть. Петр выбрал жизнь. Тот же самый выбор стоит и передо мной. Запутавшись в грехах, я все больше утрачиваю связь со своей изначально божественной природой, с данной мне Богом человечностью, с первоначальным благословением. Все это позволяет силам смерти контролировать меня. Так повторяется снова и снова, и я говорю себе: «Во мне нет добра. Я бесполезное существо. Грош мне цена. Меня невозможно любить. Я никто». Всегда найдутся события и различные обстоятельства, которые подтвердят мне и всем вокруг, что я просто недостоин жизни, что я обуза для окружающих, источник всяческих проблем и конфликтов, что люди впустую тратят на меня свое время и силы. Многие живут с этим мрачным осознанием собственного ничтожества. Они, в отличие от блудного сына, позволили мраку и тьме окружить себя настолько плотно, что уже не видят света, к которому нужно стремиться. Они не совершают самоубийств в физическом смысле этого слова, но для духовной жизни они мертвы. Они утратили веру в свою изначальную божественность и, тем самым, в своего Отца, Того, Кто наделил их человеческой природой.
Но когда Бог создал мужчину и женщину по образу Своему и подобию, он увидел, что это «хорошо весьма» (Быт 1:31). И что бы там ни говорили злые голоса, ни один мужчина и ни одна женщина не в силах изменить это.
И все же мой выбор не был легким. Силы тьмы, окружавшие меня, доказывали, что дела мои плохи и что я могу их поправить, лишь продвигаясь вверх по лестнице успеха. Они советовали мне поскорей забыть голос, который называет меня «возлюбленным Сыном» и напоминает мне о том, что я всегда любим, независимо от моих достижений и от того, что обо мне говорят другие. Они изо всех сил старались заглушить тихий, нежный, дарующий свет надежды голос Того, Кто обращается ко мне с «благоволением». Эти силы отбросили меня на обочину жизни и заставили сомневаться в том, что в самой глубине моей души пребывает Бог, Который любит и всегда ждет меня.
Оставит: «дальнюю сторону» - это только начало. Долог и труден путь к дому. Как мы должны вести себя, направляясь назад к Отцу? Мы знаем, как поступил блудный сын. Он подготовил определенный план. Вот что он сказал себе, вспомнив о том, чьим сыном он является: «Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих» (Лк 15:18-19). Читая эти слова, я понимаю, что и сам склонен вести внутренний диалог в подобной манере. Я часто представляю себе эту встречу и вижу, как я пытаюсь объяснить свое поведение, говорю о своих достижениях или, наоборот, извиняюсь, рассказываю и стараюсь защитить себя, вызвать к себе жалость или показать, что я достоин похвалы. Это похоже на то, как я веду непрерывный диалог с отсутствующими партнерами, представляю себе, как мне задают вопросы, а я на них отвечаю. Остается только удивляться тому, сколько эмоциональной энергии уходит на эту внутреннюю болтовню. Да, я покидаю «дальнюю сторону». Да, я иду домой ... но откуда же берутся все эти заготовленные речи, ведь они так и останутся невысказанными.
Вот откуда. Хотя я и говорю, что являюсь сыном Бога, тем не менее продолжаю жить так, как будто Бог, к Которому я возвращаюсь, потребует от меня объяснений. Я по-прежнему считаю, что Его любовь обставлена различными условиями, и до конца не могу поверить в то, что мой дом действительно существует. По дороге домой я продолжаю терзаться сомнениями в том, как меня там встретят. Когда я смотрю на свой духовный путь, на свою долгую и трудную дорогу к дому, я вижу, какой на мне тяжелый груз вины за совершенное в прошлом и как сильны мои тревоги по поводу того, что мне предстоит в будущем. Я вижу свои ошибки и знаю, что утратил право называться сыном, и все же не могу поверить, что при моих великих прегрешениях всегда «преизобилует благодать» (Рим 5:20). Продолжая считать свое существование бесполезным, я отвожу себе куда менее значительное место в мире, чем то, которое должно принадлежать мне как сыну Господа. Во всеобщее, абсолютное, прощение очень нелегко поверить. Мой человеческий опыт свидетельствует о том, что прощение обычно сводится просто к желанию другого отказаться от мести и проявить милосердие.
Долгая дорога к дому
Образ блудного сына полон противоречий. Он идет в правильном направлении, но в голове у него полная неразбериха! Он признает, что не способен к самостоятельной жизни, и считает, что лучше быть рабом у своего отца, чем изгнанником на чужбине. И все же он далек от того, чтобы поверить в отцовскую любовь. Блудный сын знает, что он по-прежнему сын своего отца, но говорит себе, что утратил достоинство и право называться «сыном»; и он готов уже стать «наемником», лишь бы это позволило ему выжить. Это раскаяние, но не покаяние в свете великой любви всемилостивейшего Бога. Это всего лишь раскаяние в своих поступках, раскаяние, дающее надежду на выживание. Мне хорошо знакомо такое настроение ума и сердца. Я как бы говорю себе: «Я не могу положиться на самого себя, мне остается уповать только на Господа. Я обращусь к Господу и буду молить у Него прощение с тем, чтобы, получив минимальное наказание, тяжким трудом обеспечить свое существование». Бог для меня остается суровым судьей. Такой Бог заставляет меня чувствовать себя виноватым и обеспокоенным за свою судьбу, для него я придумываю многочисленные извинения и оправдания. Поклонение такому Богу не рождает подлинной внутренней свободы, но приносит лишь горечь страданий.
Принять прощение, даруемое нам Господом, - вот одно из самых великих достижений духовного пути. В нас есть нечто, что не позволяет до конца освободиться от своих грехов; мы не даем Господу возможности полностью очистить наше прошлое и не можем начать жизнь «с чистого листа». Иногда кажется, будто я намеренно стремлюсь доказать Богу, что темное начало во мне непреодолимо. И когда Бог желает в полной мере восстановить во мне достоинство Своего сына, я упорно настаиваю на том, чтобы принять на себя роль наемного слуги. Так хочу ли я своего полного восстановления в сыновних правах? На самом ли деле я мечтаю о прощении и о том, чтобы обрести силы для того, чтобы начать новую жизнь? Верю ли я в себя и в возможность своего полного исправления? Готов ли я к тому, чтобы окончательно отказаться от своего бунта против Господа, преклонить голову перед божественной любовью с тем, чтобы могла возникнуть совершенно новая личность? Если я принимаю прощение, то это означает, что я всем сердцем желаю получить от Бога исцеление, возрождение и обновление. И если я действительно этого хочу, то мне необходимо покончить со всеми половинчатыми решениями, такими, как мое стремление стать наемным слугой. Став наемником, я могу по-прежнему держать дистанцию, выражать свое недовольство, спорить, бастовать, убегать и жаловаться по поводу своей зарплаты. Будучи «возлюбленным Сыном», я должен хранить свое достоинство и начать готовиться к тому, чтобы самому стать отцом.
Очевидно, что между нашим решением возвратиться домой и тем моментом, когда мы действительно окажемся на пороге отчего дома, лежит долгий путь, пройти который можно, лишь проявляя все свое благоразумие и соблюдая строгую дисциплину. Ту самую дисциплину, которая обязательна для детей Господних. Иисус недвусмысленно указывает на то, что путь к Богу - это путь в новое детство: «... если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3). Иисус не говорит мне, чтобы я оставался ребенком, Он требует, чтобы я стал им. Стать ребенком, значит, обрести новую невинность: не ту невинность, что свойственна новорожденному младенцу, но невинность, ставшую результатом сознательного духовного выбора.
Как можно описать тех, кто обрел второе детство, новую невинность? В заповедях блаженства Иисус дает очень четкую характеристику. Свое пасторское служение Иисус начал вскоре после того, как к Нему воззвал Глас, назвавший его «возлюбленным Сыном», а также после того, как Он отверг призыв Сатаны доказать, что действительно достоин быть любимым. В качестве одного из своих первых шагов Иисус призвал своих учеников последовать за собой и принять участие в этом служении. Затем Иисус взошел на гору, собрал учеников и произнес: «Блаженны нищие, кроткие, плачущие, алчущие и жаждущие правды, милостивые, чистые сердцем, блаженны миротворцы и изгнанные за правду» (см. Мф 5:3-10).
Эти слова дают нам портрет детей Бога. Это автопортрет Иисуса, «возлюбленного Сына». Это также мой портрет, на котором я такой, каким должен быть. В заповедях блаженства указан кратчайший маршрут, следуя которым я могу вернуться в дом моего Отца. На этом пути я открою для себя радости второго детства: утешение, сострадание и даже возможность созерцать Господа так ясно, как никогда раньше. И когда я наконец вернусь домой и окажусь в объятиях моего Отца, ко мне придет понимание того, что я унаследую не только небеса, но и землю, то место, где я смогу наслаждаться свободой, жить, не зная принуждения и не будучи одержим навязчивыми мыслями.
Стать ребенком значит жить в соответствии с Заповедями Блаженства и тем самым найти для себя узкие врата в Царство Небесное. Было ли это известно Рембрандту? Возможно, притча о блудном сыне позволяет мне увидеть новые аспекты в картине этого художника. А может, наоборот, сама картина открывает новое содержание древней притчи? Так или иначе, глядя на юношу, вернувшегося домой, я вижу изображение второго детства.
У меня остались очень живые воспоминания о том, как я показывал картину Рембрандта своим друзьям и просил их описать то, что они видят. Одна молодая женщина, посмотрев на картину, встала, подошла к ней и приложила руку к голове младшего сына. Затем она сказала: «Голова, как у только что родившегося младенца. Обрати внимание, она еще влажная, и лицо, как у ребенка в утробе матери». И каждый из присутствующих вдруг увидел то, что видела она. Неужели на картине Рембрандта изображено не просто возвращение к Отцу, но и возвращение в материнскую утробу, к Богу, Который есть одновременно и Мать, и Отец?
До этого момента обритая голова молодого человека напоминала мне голову уголовника или узника лагеря смерти. Лицом же он мне казался похожим на истощенного пленника. Возможно, только это и хотел изобразить Рембрандт. Но после беседы с моими друзьями я не могу не увидеть на картине младенца, заново вернувшегося в утробу своей матери. Это помогает мне лучше понять тот путь, по которому я возвращаюсь домой.
Кто как не младенцы являются нищими, кроткими и чистыми сердцем? Кто как не младенцы плачут от самой ничтожной боли? Кто как не младенцы будут миротворцами, алчущими и жаждущими правды, и станут в конечном итоге жертвами гонений? А как же сам Иисус, Слово Божье, ставшее плотью? Девять месяцев он пребывал во чреве девы Марии и затем явился в этот мир Младенцем, поклониться Которому пришли из окрестных мест пастухи и издалека - мудрецы. Вечный Сын стал Младенцем для того, чтобы и я смог снова стать младенцем и вместе с Ним вернуться в Царство нашего Отца. Вот слова Иисуса, обращенные к Никодиму: «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божьего» (Ин 3:3).
Истинный Блудный Сын
В этой главе я буду говорить о великом таинстве - о том, как во имя нашего спасения Сам Иисус стал блудным сыном. Он покинул дом Своего Небесного Отца, ушел в дальнюю сторону, отдал все, что у Него было, и через распятие на кресте вернулся к Своему Отцу. И совершил Он все это не как сын, восставший против своего Отца, но как послушный сын, посланный для того, чтобы возвратить домой всех потерянных детей Господа. Иисус, рассказавший притчу тем, кто осуждал его за общение с грешниками, Сам прошел этот долгий и мучительный путь.
Когда я начал размышлять над этой притчей и над картиной Рембрандта, мне и в голову не могло прийти сопоставить с Иисусом образ изможденного молодого человека, напоминающего лицом новорожденного младенца. Но теперь, после стольких часов созерцания и размышлений, я чувствую себя благословленным этим видением. Сломленный жизнью молодой человек, стоящий на коленях перед своим отцом, - не он ли тот «Агнец Божий, Который берет на себя грех мира» (Ин 1:29)? Не он ли Тот невинный, ставший жертвою за наш грех? (2 Кор 5:21). Не он ли Тот, Кто «не почитал хищением быть равным Богу», но сделался «подобным человекам» (Флп 2:6-7). Не он ли Тот безгрешный Сын Божий, Который воззвал на кресте: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46). Иисус - блудный Сын, отдавший все, что Он получил от Отца, чтобы я мог уподобиться Ему и вернуться вместе с Ним в дом Его Отца.
Восприятие Иисуса в образе блудного сына далеко выходит за рамки традиционной интерпретации этой притчи. И, тем не менее, в таком видении скрыта великая тайна. Постепенно я начинаю осознавать все значение того факта, что я такой же сын, как и Иисус, что мое возвращение неотделимо от возвращения Иисуса и что дом Иисуса - это и мой дом. Нет пути к Богу в стороне от того пути, по которому прошел Иисус. Тот, Кто рассказал историю о блудном сыне, есть Слово Божье, через которое все «начало быть» (Ин 1:3). Он «стал плотью и обитал с нами» (Ин 1:14) и приобщил нас к целостности Своей.
Если посмотреть на эту историю глазами, исполненными веры, то «Возвращение блудного сына» станет возвращением Сына Божьего, Который вобрал в себя все человечество и привел его вместе с Собой к Своему Небесному Отцу. Апостол Павел выразил это так: «Ибо благоугодно было Отцу, чтобы в Нем обитала всякая полнота, и чтобы посредством Его примирить с Собою все, умиротворив через Него, Кровию креста Его, и земное и небесное» (Кол 1:19-20).
Брат Пьер Мари, основатель Иерусалимского братства (общины монахов, проживающих в этом городе), предлагает нам глубоко поэтичные, выдержанные в библейском духе размышления об Иисусе как о блудном сыне. Он пишет:
«Тот, Кто рожден не из племени человеческого, не в силу желания или воли человеческой, а от Самого Бога, забрал с собой все, что было у ног Его; и взял Он наследие Свое - звание Сына и полную цену искупления. Он ушел в далекую страну... дальнюю сторону... где стал подобен всем людям и опустошил Себя. Но Его народ не принял Его, и первой постелью для Него стало соломенное ложе! Подобно корню в безводной почве рос Он перед нами; Он был презираем как самый ничтожный из людей, перед Ним люди закрывали лицо свое. Вскоре Ему пришлось познать ненависть, изгнание и одиночество... Он отдал все, что было у Него, - достоинство, мир, свет, истину, саму жизнь Свою... все сокровища Своих знаний и мудрости Своей, и раскрыл таинство великое, хранившееся веками. И потеряв Себя среди потерянных детей дома Израилева, проводил Он дни Свои среди больных (и бедных), среди грешников (но не среди праведников) и даже среди блудниц, обещая им вхождение в Царство Отца Своего. Его называли пьяницей и человеком, не знающим меры, сообщником мытарей и грешников, самаритянином, одержимым, богохульником. Он отдал все, даже тело и кровь Свою. Он познал горечь страданий и тяжких душевных мук. И достигнув предела отчаяния от мучений, принятых им по воле Своей, оставленный Отцом, отрезанный от источника животворящей воды, Он стонал, прикованный ко кресту: "Жажду". И прах Его упокоился под тенью смерти. На третий день Он восстал из ада, где оставил тяжкую ношу всех преступлений, грехов и бедствий наших. Встав во весь рост, возгласил Он: "Вознесусь я к Отцу Моему и вашему Отцу, к Богу Моему и вашему Богу". И вознесся на небеса. И тогда в тишине, взирая на Сына Своего и всех детей Своих, ибо Сын Его стал всем во всем, Отец сказал слугам Своим: "Принесите лучшую одежду и оденьте Его, и дайте перстень на руку Его и обувь на ноги; станем есть и веселиться! Ибо дети Мои были мертвы и ожили, пропадали и нашлись! Мой Блудный Сын вернул всех их". И облачились они в длинные одежды, омытые кровью Агнца, и стали пировать».
И теперь, глядя на «Блудного сына» Рембрандта, я вижу его по-новому. Я вижу Иисуса, вернувшегося к Своему Отцу и моему Отцу, к Своему Богу и моему Богу.
Вряд ли Рембрандт воспринимал своего блудного сына подобным образом. В его время такой тип рассуждений не был принят ни в устном, ни в литературном богословии. И все же, если в этом измученном, сокрушенном молодом человеке мы видим Самого Иисуса, к нам приходит утешение и умиротворение. Молодой человек в объятиях своего отца уже не просто раскаявшийся грешник, теперь он представляет весь род человеческий, возвратившийся к Господу. Изможденное тело блудного сына становится изможденным телом всего человечества, а его детское лицо оказывается лицом всех страждущих, всех мечтающих снова обрести потерянный рай. Картина Рембрандта перестает быть просто иллюстрацией трогательной притчи. Теперь она в сжатом виде отражает всю историю нашего спасения. Свет, окружающий отца и сына, символизирует собой великое сияние славы, которое ожидает всех детей Господа. И на ум приходят исполненные величия слова св. апостола Иоанна: «... мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин 3:2).
И все же ни картина Рембрандта, ни сама притча не порождают у нас чувства безграничной радости. Когда в кабинете Симоны я впервые увидел репродукцию центрального фрагмента картины, на котором был запечатлен отец, обнимающий своего возвратившегося сына, мне еще не было известно, что на картине изображены еще четыре персонажа, наблюдающие за происходящим. Теперь мне хорошо знакомы лица тех, кто присутствует при «возвращении». Эти наблюдатели вызывают много вопросов, особенно тот высокий мужчина, что стоит справа. Да, на картине красота, слава, спасение ... но на ней также изображены стоящие в стороне люди, критически взирающие на происходящее. Именно они вносят напряжение в картину, не позволяя нам сделать вывод о том, что возможно быстрое, романтическое разрешение проблемы духовного примирения. Путь младшего сына неотделим от пути его старшего брата. И именно этому человеку, набравшись мужества, я посвящу следующие страницы моей книги.